Вперед, русичи! - [52]

– Он генералиссимусом будет, – вспомнил историю Павел.

– Чего?

– Генералиссимусом.

– Эк, куда хватил, – рассмеялся Петр, – ты ему лучше это скажи, даже по душе придется. Много нам знать надо, Павел, – продолжал рассуждать Петр, – я вот четыре правила арифметики совсем недавно только узнал. Учителей нам надо добрых, иноземных. И стыдиться этого не след, пусть учат, к нашей мощи да звания, никто тогда за Россией не угонится.

Немного прошли молча. Петр шел широко, стремительно, погруженный в свои думы. А Павел с большим интересом слушал слова самого Петра Первого и просто поражался тому, что говорит их царь – почти его ровесник. Сам он в свои годы ни о какой славе России даже и не задумывался.

«Просто он, наверное, с детства знал, – подумал Павел, – что ему предстоит царствовать и за всю страну отвечать, так и воспитывался. Нет, непросто, однако, быть царем. Это тебе не на троне сидеть да во все стороны приказы слать».

– Погоди, – прервал его мысли Петр, – тут мне недавно Яков Долгорукий из Франции инструмент интересный привез, астролябия называется. По нему, говорят, можно, стоя на месте, расстояние до самого далекого предмета определить. Только вот никто показать не может, как это делается. Яков привез, а расспросить разумения не хватило. Я уже всех опросил: и иноземцев, и в Немецкой слободе, все только руками разводят. Ты не слыхал ли, случаем?

Павел лишь отрицательно помотал головой.

– Вот видишь, – вздохнул Петр, – я и говорю, учиться нам надо, учителей добрых. Мои-то, Никита Зотов да Нестеров, неплохи, конечно, да и они знают только то, что знают. Иноземный опыт нам надобен.

Они вновь вернулись в кабинет. Заметив, что Павел посмотрел на стол, где помимо всего прочего были разложены книги, Петр подошел и взял их в руки.

– «Библия в лицах с летописцем», «О Луне и обо всех планетах небесных», «Персовник на латинском в пергаменте белом», – вслух прочел он, – эти я уже изучил. А знаешь, сколько на свете книг умных написано, сколько наук изучается, – вздохнул он с тоской, – не объять, не освоить их все разом. Ране надо было учиться, да никто про то не думал, а я недоумком вовсе был.

«Ничего себе недоумок, – подумал Павел, – столько ремесел освоил, книг изучил, военное искусство постигает. Если он недоумок, то я тогда кто?», но вслух этого, конечно же, не сказал.

– Да ты ложись, поспи, – сказал Петр, заметив, что собеседник клюет носом. – Утром еще поговорим.

Но в это время в коридоре раздался шум, и в проеме распахнувшейся двери появилась широко улыбающаяся физиономия Алексашки Меншикова.

– Все в порядке, герр Питер.

– Так чего ты стоишь, волоки сюда, не томи душу, – вскочил в нетерпении Петр.

Денщик выглянул в коридор, и в комнату, держа кресло и тяжело пыхтя, ввалился Ботало.

– Вот оно, – устало улыбаясь и стирая со лба пот, сказал он.

– Ага, – торжествующе сказал Петр, – нашел! А я что говорил. Где нашли?

– Там же, в лесу, и стояло, – насупившись, ответил Ботало.

– Говорил тебе – место перепутал.

– Никак нет, – упорствовал Ботало, – поначалу он был, потом не было, а потом снова был.

– Тьфу ты, дурья башка, ужель так бывает?

– Нечисто это, ей-богу, нечисто, – взглянув на государя, вдруг горячо зашептал барабанщик. – Вот и он. – Ботало показал на Павла. – Появился невесть откуда. Сначала не было, а потом свистнуло что-то, и есть. Я уж, грешным делом, решил, что задремал ненароком, а теперь, мыслю, нечисто все это.

Петр посмотрел на него, на Павла, снова на барабанщика.

– Эх ты, нечисть, – сказал он, – как чего не понимаем, так сразу и нечисть. Не спал бы на посту, не плутал бы по лесу, так и на нечисть кивать меньше бы пришлось.

– Можа, и так, а это тогда что? – И он торжествующе достал из-за пазухи прозрачный целлофановый пакет, в котором лежало что-то обернутое бумагой. – Когда я этого уводил, на стуле ничего не было, а теперь вот. – И он протянул пакет государю.

Поначалу Павел даже не сообразил, что вызвало такое изумление барабанщика и государя. И лишь когда Петр, изумленно восклицая, стал мять пакет и рассматривать его на свет, понял, что полиэтилен для века, где в избах до сих пор в окна натягивали бычьи пузыри, вещь, конечно же, удивительная и уникальная.

А когда царь, отложив в сторону пакет, развернул бумагу, которая также вызвала его удивление, пришло время удивляться и ему самому. Он даже не удержался от восклицания, и все разом обернулись к Павлу.

– Бабушкин пирог, – еще не веря глазам, проговорил он, – наверное, с капустой.

– Бабушкин? – переспросил Петр. – А ну-ка попробуем.

И отломал от круглого, в форме сковороды, пирога приличный кусок.

– Вкусный, – через минуту отметил он, – только не с капустой, а с курицей и еще не пойму с чем. Бери, пробуй сам. – И он протянул Павлу кусок.

Тот, еще не оправившись от удивления, только сейчас понял, что уже порядком проголодался. И, не переставая размышлять о том, как мог попасть пирог в семнадцатый век, он отдал честь бабушкиному пирогу. Но, даже съев его, Павел так и не нашел ответа на мучивший его вопрос.

– Так из чего он? – спросил Петр, отламывая очередной кусок пирога. – Замечательная стряпуха. Мне бы на кухню такую бабушку.