Вперед и с песней! - [7]

Ну, мы пошли в эту библиотеку. Я ему говорю, что... Он говорит: "Я не могу... Я не согласен". Вот, если ты, вроде, женщиной станешь - ты меня ждать не будешь. Я говорю: "Ты дурак! Я ждать тебя буду!" Вот... Ну, вроде, пришли. А мы не можем так же прикоснуться друг к другу, и так же мы... Вот, как нас закрыли на два часа - мы с ним просидели, проговорили. И очень даже довольные остались, что у нас этого не случилось. Потому что, понимаете, когда у людей возникает настоящая любовь, то они не могут искусственно, в каких-то условиях - тем более, если они до этого не были близки. Это же все спонтанно получается. Это же не может так... Ну, мы вначале как-то неловко себя чувствовали, а потом... (Я-то вообще ведь ничего не могу! Я же все таки... так сказать... пассивная сторона). Он говорит... (А он же - активная сторона!) Он говорит: "Понимаешь, Маша, ну, не то место!" Я говорю: "Все понимаю!" И мы опять же с ним протрёкали, проговорили. Мы даже не поцеловались в тот раз. Вот... Ну, всем стало спокойно. Все решили, что мы как все: а то - что это такое? Они не... что? Что они, не такие? Почему? Все, значит, обрадовались...

Вот. А в Усть-Омчуке я попала в освобожденную бригаду. То есть уже мы ездили по трассе. Ну, не по всей Колыме, но по очень большому участку. Там не знаю сколько. Мы доезжали... (Я по карте смотрела потом тут). До Ветренного, до... Ну, там, может быть километров двести мы курсировали по лагерям и давали концерты... Нет, это не Магадан. Это в Усть-Омчуке я после самодеятельной попала в профессиональную бригаду. Это от Могадана довольно далеко и это туда дальше, вглубь Колымы. Там тоже зоны,  эти зоны делятся... как у нас вот районы...

Федунов Сергей... вот отчества не помню. Значит, он был у нас как бы балетмейстером в профессиональной бригаде, а Алексей Яковлевич Бобрыкин был музыкальный руководитель. Я значит, сказала на прослушивании... Вот прочла там что-то... Они говорят: "Ну, а что вы танцуете?"  Я говорю: "Ну, из вас кто-нибудь может мазурку Винярского сыграть?" Ну что я! Во Дворце пионеров в кружке была, в театральной школе училась - а они - кто тут?! А там Шпильман один был, аккордеонист, он говорит: "Да, я сыграю". Я говорю: "Ну, а пройтись со мной кто-нибудь может мужскую партию?" Федунов говорит: "Я могу". А этот Федунов, оказался бывшим балетмейстером Большого театра. Ну, мы  с ним прошлись в мазурке. И меня взяли они туда. И вместе со мной еще взяли Инну Орешкову и еще Лидочка Крестун со мной пришла.

Нас было шесть или семь девочек, а там, значит, все были мужчины: потому что же был оркестр. Ну и вот, и когда кроме вот этой Инги и меня (не Инна, а Инга Орешкова), мы ни с кем не легли спать, то Алексей Яковлевич, который меня старше он был на девятнадцать лет, он сказал: "Эта женщина будет моя!" Ну, все с ним поспорили. (Он потом мне рассказал.) Говорят: "Да ты чё!" Это... нет, вроде.

А там, значит, как? Вот в бригаде сколько мужчин - и каждая женщина, которая в бригаде, она должна с кем-то жить. Если она ни с кем не живет - ее все равно из бригады спишут. И тогда она попадет... Ну, это ведь я ведь, предположим, не об Окуневской, которая известная артистка была (у Михаила Ромма в фильме "Пышка" в главной роли снималась). А кто я? Из самодеятельности. И потом я уж разобралась.

Алексей Яковлевич Бобрыкин - это такой капельмейстер был Балтийского флота, воевал на фронте, все. А тут чё - он сидит, какой-то мужик. Если мне было под двадцать,

ему - под сорок, и у него ранения были (он на Ленинградском фронте воевал),- пулевые ранения в рот. У него вот эта часть вот так скошена. Я на него даже вообще внимания никакого не обращала.

Ну, и пока мы готовили там концерт, все было хорошо, ко мне никто не приставал, потому что я... Разговаривать мне там было не с кем: оркестранты эти, молоденькие мальчики, меня не интересовали, а с Алексеем Яковлевичем мне было интересно. Потому что я стала сразу готовить, например, "Слово о двадцати восьми гвардейцах",- мне нужна была музыка, мы с ним все время. Так он говорит: "Давайте, заключим с вами рабочий контракт". Ну, заключили рабочий контракт. И мы все время работали. А потом, когда мы поехали на трассу с программой, то тут выяснилось одно обстоятельство, что там же женщины...женщин мало - не знаю, сейчас как?- тогда было мало: намного меньше, чем мужчин - и женщине одной нельзя пройти даже в туалет, ее должен провожать мужчина. Если ее не провожают, то кто угодно может на тебя напасть...

Говорю, мы же полувольные были. Мы же ездили. С нами один надзиратель для блезиру был. По-моему, он вообще даже без пистолета был, только с пустой кобурой. Ну, как! Положено, вроде бы. Он даже и всегда отворачивался, какой-то тихий, неразговорчивый. А мы приезжали, где-то снимали жилье, давали концерт: давали вольным, давали - рядом зоны какие были - и уезжали на следующую точку. И одновременно готовили следующую программу. Было очень интересно, потому что это всегда интересно - готовить программу. Интересные судьбы случались. Вот, Тося Сфрунч... И еще почему про нее я хорошо думаю? Она там... Я не помню, кто был ее мужем в нашей бригаде, но это уже тоже случилось как бы при мне. И Тося была девочка. Поэтому она с немцами не спала, ничего - она просто на них работала. Но у ней такая работа была: балерина...