Возвышенное и земное - [229]

Открывавшая оперу сцена Фигаро и Сусанны шла все в том же жизнерадостном темпе и совершенно очаровала Гайдна. К концу первого акта он словно перенесся в иной мир, более светлый, где его восприятие музыки обострилось до предела. Все актеры пели великолепно, кроме разве графа – Мандини: Мандини исполнял свою роль чрезвычайно неровно, казалось, не знал, как ему держаться на сцене. Но Вольфганг своим вдохновенным дирижированием раскрывал красоту музыки; он всех держал в своей власти – оркестр под его управлением аккомпанировал певцам, воодушевлял их, увеличивая выразительность пения, и при этом Вольфганг не позволял музыке заглушать певцов, даже когда он сам сидел за клавесином. К концу оперы Гайдн уже не сомневался в ее успехе. Однако, когда занавес упал, среди криков «браво» и аплодисментов явственно раздавались свистки и шиканье.

Многочисленные друзья окружили Вольфганга, горя желанием поздравить с успехом: первым ван Свитен – место, занимаемое им в венском музыкальном мире, давало ему па это право, за ним Ветцлар, графиня Тун, граф Пальфи, граф Кобенцл. А появление Гайдна вызвало у Вольфганга слезы. По тому, как крепко обнял его Гайдн, он понял – что бы ни говорили другие, он сумел выполнить задуманное. Однако долго разговаривать с Гайдном и другими друзьями Моцарту не пришлось – Орсини-Розенберг холодно сообщил, что его ждет император.

Иосиф принял композитора и либреттиста в королевской ложе.

– Браво! Синьор поэт, – сказал он, – вы доставили всем удовольствие. Надеюсь, вы не придали значения отдельным свисткам?

– Разумеется, нет, ваше величество. Чем больше зависти вызывает произведение, тем сильнее сам начинаешь верить в его достоинства.

– А вы, Моцарт, теперь видите, что итальянский язык более подходит для оперы, нежели немецкий?

Вольфганг ответил не сразу. Почему Иосиф берется судить о музыке, ведь познания его в этой области весьма поверхностны. Гайдн махал ему издали на прощанье рукой – спешил обратно к Эстергази, – а Вольфганг так мечтал провести с другом хоть несколько минут. Но император был явно недоволен заминкой в его ответе. И Вольфганг с поклоном сказал:

– Ваше величество, я прежде всего вижу, что опера заслужила вашу похвалу, что самое важное.

– О, это достойное внимания произведение, но слишком уж фривольное, вряд ли его запомнят надолго.

«Свадьба Фигаро» по приказу императора была включена в репертуар Национальной итальянской оперы, но, как и предсказывал Иосиф, недолго пользовалась успехом у публики. Венские меломаны утверждали, что музыка оперы чересчур немецкая по духу и ей не хватает задора и живости итальянской оперы-буффа. Музыка Моцарта не возбуждает у слушателей бурных чувств, как им того хотелось.

Когда в ноябре состоялась премьера новой оперы Мартин-и-Солера «Редкая вещь», быстро ставшей гвоздем сезона, Орсини-Розенберг объявил, что «Свадьбу Фигаро» после девятого спектакля в декабре месяце снимут с репертуара. Публика сходила с ума от нового танца, впервые показанного в опере Солера, – вальса. Танец этот, мелодия которого была заимствована из австрийской народной пляски, покорял сердца плавностью и своеобразным ритмом движений, а также подчеркнуто театральной манерой, с какой главные герои оперы его исполняли. Вальс имел ошеломляющий успех, обеспечивая успех и опере Мартин-и-Солера.

Да Понте не разделял отвращения Вольфганга, находившего текст оперы Солера и ее партитуру банальными и посредственными. Незамысловатый рассказ о том, как испанский принц влюбился в красивую крестьянскую девушку и завоевал ее любовь, пользовался таким успехом, что да Понте мог сам теперь выбирать композитора по вкусу; даже Сальери снова мечтал с ним работать. Либретто к опере «Редкая вещь» написал да Понте, и Моцарт убедился, что либреттист порой играет более важную роль, нежели композитор.

79

В эти дни Вольфгангу трудно было сохранять обычную жизнерадостность – его сын, родившийся в октябре, умер через четыре недели от удушья.

Холодным, серым ноябрьским утром, на другой день после похорон Иоганна Леопольда, Вольфганг лежал в постели и думал о своих умерших детях: что бы из них получилось, не умри они в младенчестве. Он не спал почти всю ночь – больные почки снова давали себя знать, но лечение причиняло не меньше мук, чем сама болезнь. Каждый раз, бегая вниз в уборную, он промерзал насквозь, возвращался в постель с ломотой во всем теле и долго лежал в кровати, не в силах заснуть, со страхом думая, что болезнь может поразить и руки.

Констанца проснулась, и он предложил приготовить завтрак. Ей следует полежать в постели, сказал он, последние шесть недель были так мучительны для нее, что ей необходимо отдохнуть.

Но Констанца села на кровати – она спала не раздеваясь, лишь сняв туфли: как только в спальне переставали топить печь, комната моментально остывала. И к тому же Вольфганг, боясь угара, вечно держал окно настежь.

– Как я могу спать, – печально сказала Констанца, – когда Иоганн Леопольд лежит в могиле!

– Из трех детей похоронить двоих! За что такая несправедливость?

– Это судьба! – Она заплакала. Он пытался утешить жену: