Возвышение Криспа - [3]

— Вот, видишь его? — Отец подождал, пока всадник проскачет мимо, и показал пальцем ему в спину. — Скажи мне, что ты видишь?

— Человека на коне с большой мохнатой бородой.

— У коней не бывает бороды, — сказала Евдокия. — Ну и дурачок ты, Крисп!

— Цыц! — одернул ее отец. — Все верно, сынок — человек на коне. Кубраты почти не слезают со своих лошадей. Они путешествуют верхом, воюют верхом и пасут стада тоже верхом. Но крестьянскую работу, не слезая с коня, не сделаешь.

— Так они и не хотят быть крестьянами, — заметил Крисп.

— Верно, не хотят, — согласился отец. — И все-таки крестьяне им нужны, хотят они того или нет. Крестьяне всем нужны. Стада не могут обеспечить человеку всю пищу, которая ему нужна, и уж тем более не могут накормить лошадей. Поэтому кубраты приходят в Видесс и угоняют людей вроде нас.

— Может, все еще не так плохо, Фостий, — сказала Таце. — Они не смогут отнять у нас больше, чем императорские сборщики податей.

— Почему это не смогут? — возразил отец. — Фос, владыка благой и премудрый, знает, как я не люблю сборщиков, но год на год не приходится, и они всегда оставляют нам что-то, чтобы не сдохнуть с голоду. Они обдирают нас — но не сдирают с нас шкуру. Если бы кубраты поступали так же, Таце, им не приходилось бы то и дело охотиться за крестьянами. Им хватило бы одного раза.

Ночью среди пленников начались волнения. Очевидно, многие из них разделяли мнение отца Криспа и поэтому попытались бежать от кубратов. Шум поднялся несусветный, громче, чем в ту ночь, когда кочевники напали на деревню.

— Дурачье, — сказал Фостий. — Теперь нам всем придется туго.

Он оказался прав. Кубраты начали поднимать полонян до зари и гнали весь день, делая лишь короткую остановку на обед. После скудной еды людей снова заставляли прибавить шагу, устраивая привал только тогда, когда дорога терялась в кромешной тьме. А на северном горизонте, с каждым днем все ближе, вздымались вершины Заистрийских гор.

Очередной привал кубраты устроили возле небольшой речушки.

— Скинь-ка рубаху и искупайся, — велела Криспу мать.

Он снял рубашку — единственную, что у него была, — но в воду ему лезть не хотелось. Уж очень она казалась холодной.

— А почему ты сама не хочешь помыться, мам? — спросил он. — Ты грязнее меня.

Хоть мама и выглядела замарашкой, он-то знал, что под слоем грязи скрывается одна из первых красавиц деревни.

— Сейчас мне лучше побыть чумазой, — мельком глянув в сторону кубратов, сказала мать и провела запачканной ладонью по лицу.

— Но…

Увесистый отцовский шлепок по голой попке послал Криспа прямиком в воду. Она и правда была холодной, но задница по-прежнему горела, когда он вылез на берег. Отец кивнул ему с каким-то странным выражением, точно взрослому мужчине:

— Ну, будешь в следующий раз спорить с матерью, когда она велит тебе что-то сделать?

— Не буду, пап, — ответил Крисп.

— Верю, — рассмеялся отец. — По крайней мере до тех пор, пока мягкое место не остынет. Ладно, посмеялись и будет. Держи рубаху.

Отец разделся сам, шагнул в воду и вылез через несколько минут, отряхиваясь, разбрызгивая капли и приглаживая ладонями мокрые волосы.

Крисп, глядя, как он одевается, осторожно поинтересовался:

— Пап, а это считается «спорить», если я спрошу, почему мы с тобой можем помыться, а мама — нет?

В первое мгновение ему показалось, что сейчас он заработает еще одну плюху. Но отец, подумав, проговорил:

— Хм-м… Пожалуй, не считается. Скажем так: какими бы чистыми мы с тобой ни были, кубраты вряд ли сочтут нас хорошенькими. Понимаешь?

— Да, — ответил Крисп, хотя и подумал про себя, что отец широкоплечий, с аккуратной черной бородкой, мохнатыми бровями и темными глазами, посаженными так глубоко, что в них далеко не всегда удавалось разглядеть смешинку, — красивый и статный мужчина. Но он не мог не признать, что «хорошенький» — это нечто другое.

— Вот и ладно. А кубраты — воры, и ты это знаешь. Фос свидетель, они украли всех нас и наших животных! И если один из них увидит маму такой хорошенькой, какой она может быть… — Мать при этих словах улыбнулась отцу Криспа, но не проронила ни слова. — …он захочет забрать ее себе. А мы же этого не хотим, верно?

— Нет, не хотим. — Глаза у Криспа округлились: какие же, оказывается, умные у него родители! — Я знаю! Я понял! Это просто фокус — как тогда, когда колдун на представлении сделал Гемисту зеленые волосы!

— Ну, что-то вроде того, — согласился отец. — Но там волшебство было настоящее. Волосы у Гемиста и вправду были зелеными, пока колдун не вернул им обычный цвет. А у нас это больше похоже на игру, как на празднике Зимнего солнцеворота, когда женщины и мужчины меняются одеждой. Разве, надевая платье, я превращаюсь в твою маму?

— Нет, конечно! — хихикнул Крисп.

И все же на празднике игра была только игрой; там люди не пытались друг друга обмануть. А здесь мамина красота оставалась, хотя Таце старалась ее скрыть, чтобы никто не заметил. И если сокрытие чего-то столь очевидного не волшебство — как, интересно, еще это можно назвать?

* * *

Та же мысль пришла ему в голову на следующий день, когда дикари вновь погнали пленников в Кубрат. Перед ними приветливо открылось два прохода, но кочевники не выбрали ни один из них.