Возвратный тоталитаризм. Том 2 - [32]

54–59 % на протяжении десятилетия (2001–2010) совершенно недвусмысленно высказывались против возвращения Волгограду старого названия «Сталинград», несмотря на весь героический ореол Сталинградского сражения. За переименование Волгограда выступали 18 %, против – 60 % (22 % затруднились ответить).

За последние годы согласие в понимании общих черт двух этих тоталитарных режимов заметно ослабло (число респондентов, согласных с этим подходом, уменьшилось с 43 до 27 %, и напротив, возросло количество тех, кто отрицает саму сущность советского тоталитаризма, причем особенно резко выросла доля тех, кто запрещает проводить подобные сравнения по идеологическим причинам). Было бы неправильным обвинять в этом только декларируемую институтами власти «борьбу с фальсификациями истории», цензуру в СМИ и в школе, глорификацию Победы и мифологизацию войны и роли Сталина в ней и прочие обстоятельства реверсивного развития России. Важно понимать, как писал Левада, не только то, что «нам “позволяют” видеть, но и то, на что мы согласны закрывать глаза – ради собственного спокойствия и ради сохранности привычных символических структур»[59].

Таблица 161.2

Вы были бы за или против того, чтобы городу Волгограду было возвращено имя «Сталинград»?

N = 1600.

Выводы

Неспособность дать моральную и политическую оценку деятельности и самой личности Сталина связана с отсутствием авторитетных в обществе позиций в отношении прошлого. При сохранении в коллективной памяти ужаса и неприятия террора 1930–1950-х годов, массовое сознание не в состоянии сопротивляться тихой политике апологии Сталина. В последние годы заметен значительный рост привлекательности и значимости диктатора, выступающего в качестве одного из персоналистских символов великой державы, победы советского народа в Отечественной войне.

Проблема преодоления сталинского мифа заключается не в том, что люди не знают о преступлениях Сталина, а в том, что они не считают преступной саму советскую систему. Нежелание, даже внутреннее сопротивление самой идее сочувствия, идентификации с жертвами государственного террора, родственное массовому нежеланию участвовать в политике, а тем более – отвечать за действия властей или противостоять им, является источником коллективного имморализма. В российском обществе сегодня нет признаваемых всеми моральных и интеллектуальных лидеров, способных поставить ему такой диагноз. Население само по себе не в состоянии рационализировать и осмыслить как прошлое страны, так и природу нынешнего, становящегося постепенно все более коррумпированным и репрессивным режима. Поэтому единственной реакцией на фрустрацию знания о сталинских репрессиях оказывается общественная прострация и желание обо всем этом «забыть». Собственно, именно этот результат и был целью путинской технологии господства: отсутствие моральной ясности и массовая апатия, ставшие основой авторитарного режима.

Таблица 162.2

Можно ли, по вашему мнению, говорить про общие черты в тех государственных системах, которые построили в 1930-е годы прошлого века Сталин в Советском Союзе и Гитлер в Германии?

Постепенный рост признания Сталина в качестве великого национального деятеля не означает восстановления его «культа», преклонения перед «харизматическим» вождем, характерного для всех тоталитарных режимов. Миф о Сталине существует за счет непреодолимого комплекса национальной (коллективной) неполноценности, инфантильной неспособности к ответственности и потребности в примитивной, подростковой гордости демонстрацией силы. Забывая о цене сталинского времени, россияне пытаются удержать символы национальной славы, когда реальных причин для этого уже нет.

Постскриптум 2021 года

В мае 2021 года на вопрос: «Как вы лично относитесь с Сталину?», ответы распределились следующим образом: «с восхищением» – 5 %, «с уважением» – 45 %, «с симпатией» – 10 %, «безразлично» – 28 %, «с неприязнью» – 5 %, «со страхом, с отвращением, ненавистью» – 6 %, затруднились ответить – 2 %. «Как бы вы отнеслись к тому, чтобы к очередной годовщине победы был установлен памятник Сталину?», 48 % —положительно, 29 % – безразлично, 20 % – отрицательно. «Поддерживаете ли вы создание музейного комплекса, посвященного Иосифу Сталину, о планах строительства которого недавно было объявлено?» – 60 % поддерживают, 31 % не поддерживают, 9 % затруднились с ответом.

Парадоксы социальной структуры в России [60]

Социальная стратификация постсоветской России остается одной из самых спорных предметных сфер в отечественной социологии, несмотря даже на появление в последнее десятилетие значительных исследований по этой тематике. Как правило, в фокусе внимания российских социологов оказывались две задачи, продиктованные интересом государственных заказчиков социологических исследований: определение параметров бедности населения (и возможностей ее сокращения; или иначе – проблемы «социального неравенства») и перспективы формирования и развития «среднего класса». В обоих случаях интенции исследовательской работы и, соответственно, внутренние установки при интерпретации материала оказывались (пусть и непрямым образом) заданными соображениями обеспечения эффективности социальной политики государства и стабильности системы власти