Возвращенный из плена - [66]

Мама не будет работать две смены подряд.

Майкл видел только один выход. Надо торопиться, пока он не передумал. Мальчик встал, схватил веревку и обвязал вокруг шеи. Грубые волокна царапали кожу. Он закашлялся. Быстрее, пока он не испугался и не струсил! Это принесет облегчение и спасет от боли. Последнее слово останется за ним. В понедельник никто не станет его дразнить.

Он недолго пробыл бойскаутом (если у тебя нет отца, это не так уж весело), но научился завязывать узлы. Ему понадобилось меньше минуты. Он сделал петлю и затянул узел потуже, чтобы тот не скользил. Осталось лишь повиснуть на веревке. И все закончится! Больше не будет ни Джейка Коллинза, ни отца, который живет в трех милях на северо-востоке. Больше никто не подумает, что он гей — из-за того, что он любит играть на флейте.

Флейта.

На минуту он о ней забыл. Что ж, это тоже выход. Сегодня вечером учитель сказал, что Майкл — один из лучших флейтистов, которых он когда-либо слышал.«Когда-нибудь ты будешь играть в симфоническом оркестре, Майкл... Тебя ждет светлое будущее».

Светлое будущее... светлое будущее... светлое будущее...

Может, не стоит? Майкл попытался расширить петлю, развязать узел и коснуться ногами пола. У него тряслись руки. Долго он не выдержит. Возникла паника. Зачем он это делает? Из-за отца и барабанов? Из-за Джейка Коллинза? Он бежит от них? Майкл смотрел на флейту и пытался ослабить веревку.

Но, несмотря на все усилия, руки соскользнули с веревки, и он рухнул вниз. Веревка тесно сжала шею. Он не мог дышать, не мог кашлянуть.

— Мама! — просипел он едва слышно, будто шепотом. — Помоги мне! Помоги!

Страх душил его сильнее, чем веревка, которая впилась в горло, забирая у него воздух и саму жизнь. Этот страх был сильнее, чем боль, похожая на медведя-гризли...

— На помощь!

Шея горела, как в огне. Бежали секунды. Когда воздух полностью вышел из груди, ему стало легче. Перед глазами затанцевали черные пятна. Последнее, что он увидел — флейта. Он мог бы играть на ней всю жизнь... для людей во всем мире.

Флейта.

Однажды отец придет его послушать и скажет: «Молодец, Майкл. Очень хорошо, сынок». Джейки Коллинзы буду мести полы, а Майклы Шварцы играть в симфонических оркестрах. Справедливость восторжествует! Он страстно захотел жить. Жизнь — куда лучше, чем... чем... чем...

Вдруг в сердце раздался рождественский гимн, и он с абсолютной ясностью понял, что Спаситель существует на самом деле! В святую ночь Он спустился на землю и жил, как обычный человек. Он и сейчас жив. «Господи, пожалуйста! Спаси меня! Зря я так сделал... Я не хочу умирать. Прошу Тебя, Господи! Спаситель, приди!»

Он снова дернулся на веревке, но петля была слишком тесной, а узел крепко завязан. Майкл задыхался. Он схватился за веревку, которая впивалась в шею.«Освободи меня, Господи! Пожалуйста! Я верю в Тебя!»

Ему никто не ответил, но странный, печальный покой заглушил рев в ушах. Он больше никогда не услышит обидных прозвищ и не увидит косых взглядов... мама не скажет, что ему следует научиться играть на барабанах... он не будет с тоской смотреть в окно, которое выходит на северо-восток... Никогда... все кончено. В последний раз он услышал рождественскую песню и забылся, слушая слова.

Оннас учил все покрывать любовью... Его Закон—любовь, и Слово нам покой несет. Иисус учил спасать несчастных и обездоленных. Мученья прекратятся, лишь только Он велит.

Мученья... мученья... мученья...

Прекратятся.

Прекратятся навсегда.

Глава 25

Через час после того, как субботним утром газеты упали на тротуары, новость разошлась по тенистым аллеям и чистеньким улочкам Атланты вблизи Фултонской школы. Она потеряла одного из учеников. Майкл Шварц найден повешенным.

Полиция считает, что он совершил самоубийство.

Мэнни Хокинс отложил газету и перевел сухие глаза на солнечное утро за окном. Вроде бы обещали дождь, подумал он. В такой день это было бы очень кстати. Он уставился на заголовок, пытаясь его осмыслить.

«Повесился ученик Фултонской школы».

В двухкомнатной квартире Мэнни было душно. Слишком душно. Он встал и широкими шагами пошел к внутреннему дворику. Открыл дверь и глубоко вздохнул. Еще раз и еще. Мало-помалу тошнота прошла. Он был преподавателем Майкла в течение двух лет. Тот казался нормальным парнем, спокойным и молчаливым. Одевался мрачновато, но в целом вполне прилично. Он не был похож на гота, который готовится к собственным похоронам. Никто бы не подумал, что в пятницу, после репетиции, он поедет домой и повесится в спальне.

Мэнни вернулся к кухонному столу и сел. В открытую дверь впорхнул ветер. Это было приятно, словно напоминание о том, что за стенами его дома жизнь продолжается. Мэнни пробежал глазами статью, выхватывая цитаты из слов матери и отца мальчика. Они развелись. Что ж, обычное дело. Отец просил передать, что «семья благодарна окружающим за молитвы и моральную поддержку».

Мать сообщила полиции, что подросток не оставил предсмертной записки. Она рассказала, что на кровати лежала флейта и ноты, раскрытые на рождественском гимне «Святая ночь». Мэнни прищурился, вглядываясь в залитое солнечным светом окно. Он пытался понять причину, толкнувшую Майкла на самоубийство. Но он ничего не понимал. Не было никакой причины.