Возвращенное имя - [79]

— Это, — пояснил мне Помонис, — безусловно работа местных мастеров III века нашей эры. Сделана она, как видите, в традициях классического римского искусства.

— А для чего служил этот столб?

— Точно сказать трудно, — развел руками Помонис, — вероятнее всего это одна из колонн храма, посвященного Гераклу. Этого бога и героя особенно почитали в Подунавье не только в эллинистическую и более ранние эпохи, но и во времена Римской империи.

— А я продолжаю настаивать на том, — вдруг вмешался Адриан, — что это не колонна храма, а дорожный указательный столб. Римляне, устанавливали такие столбы на главных дорогах на расстоянии 680 метров, то есть тысячи шагов друг от друга, — спокойно закончил он.

— О, упрямец! — воскликнул Помонис — Чем же ты можешь доказать, что это дорожный столб?

— Да хотя бы тем, что Геракл изображен идущим, — спокойно парировал Адриан. — А вот чем вы можете доказать, что это колонна храма?

Помонис в ответ начал что-то кричать, но рыжеволосая девушка, взяв меня под руку, увела в одну из боковых аллей парка.

— Не кажется ли вам, — весьма серьезным и даже дидактическим тоном сказала она, — что общая картина исторического прошлого, жизни и борьбы человека за лучшее существование становится красноречивее при осмотре экспонатов этого парка?

— Бесспорно, бесспорно! — ответил я, с трудом удерживаясь от смеха. — Более того, созерцание размещенных здесь памятников наводит на различные весьма полезные мысли. Вот, например, глядя на этот рельеф Юпитера, видимо IV века, эпохи упадка Римской империи, невольно проникаешься философией того времени. Она призывала воздерживаться от суждений, а особенно от их высказывания.

— Вы так думаете? — подозрительно сказала Марианна, прислушиваясь краем уха, не затих ли шум спора. Почувствовав некоторые угрызения совести и стремясь облегчить ей задачу, я спросил Марианну:

— Скажите, а не вредит ли всем этим экспонатам постоянное пребывание на открытом воздухе, не могут ли, наконец, их испортить или разбить какие-нибудь хулиганы?

Марианна, с благодарностью взглянув на меня, непринужденно ответила:

— Нет. Ведь все эти вещи и были сделаны, чтобы веками находиться на открытом воздухе. Климат у нас мягкий и ровный. Парк на ночь закрывается. Кроме того, авторитет господина профессора и нашего музея очень высок в городе. Знаете, — улыбнулась она, — даже улица, на которой мы построили наш музей, так и называется — улица Археологии…

Мы еще несколько минут прогуливались по аллее, пока к нам присоединились уже почти совсем остывшие спорщики и соблюдавший все время строгий нейтралитет Николай.

Мои новые знакомые проводили меня до гостиницы, и мы условились, что через час я приду в музей.

Через час я подошел к двери музея и увидел объявление, что по понедельникам он закрыт для посетителей.

Был понедельник, и я замешкался у входа. Однако дверь отворилась, и высокий седой швейцар торжественно провозгласил:

— Добро пожаловать, господин, друг господина профессора! Господин профессор вас ждет!

«Вот как! Я уже попал в друзья Помониса! Что ж, ничего не имею против этой дружбы», — подумал я.

Между тем, пока я снимал плащ, швейцар, уже совсем другим тоном, вполголоса, обратился ко мне:

— Разрешите задать вам один трудный вопрос?

— Пожалуйста, — несколько удивленно отвечал я.

— Вот, — так же вполголоса, но с большим волнением, продолжал старик, — я ведь знаю господина профессора с юности. Объясните мне, как же это так получается: при старом режиме фашисты назвали господина профессора большевиком, а при новой власти его тут некоторые, особенно приезжие, называли помещиком. Так кто же он, что за человек, наш господин профессор?

Растерявшись от этого неожиданного вопроса, я, пожав плечами, пробормотал:

— Да, право, не знаю, в чем тут дело. Вот только сразу видно — интересный человек. А скажите, — в свою очередь спросил я, очень заинтригованный, — почему же его так называли?

Но старик, услышавший шум шагов по лестнице, поспешно отошел в сторону, сделав мне заговорщицкий жест рукой.

Помонис и все трое его учеников были уже тут. Мы вошли по какому-то служебному коридору в один из экспозиционных залов, и я снова был поражен. Зал был оформлен как римский атриум[13]. Стены его были сложены из каменных блоков — квадров. Яркий солнечный свет шел сверху сквозь прямоугольное отверстие. Только спустя много времени я сообразил, что свет этот искусственный. Посредине небольшого прямоугольного бассейна бил фонтан. Слева стоял стол и ложа для хозяина и гостей. На столе — подлинные керамические и серебряные римские сосуды. Их было немного, ровно столько, сколько нужно для трапезы, но зато как достоверно они выглядели! Между ними находилось несколько светильников. По атриуму, в разных его местах, стояли вазы с живыми цветами и настоящими фруктами, подлинные римские скульптуры и различные предметы обихода. Казалось, что атриум обитаем, что его хозяева только что вышли, может быть, закончив дружескую трапезу, уехали в цирк посмотреть бой гладиаторов или в театр. В таком зале, при обычном способе экспозиции, в других музеях поместили бы в сотни раз больше экспонатов. Но там они были бы мертвыми предметами, а здесь они стали атрибутами жизни. Разница была такая, как при размещении мебели в комиссионном магазине или в хорошо обставленной квартире. Я обошел зал. Все было безупречно, все точно. Глубокие знания, вкус и талант позволили создать этот зал, сделать его живым уголком давно ушедшей жизни. Ни одной фальшивой ноты. Бассейн и фонтан просто перенесены из какого-то раскопанного античного атриума. На стенах — имитация каменных квадров кладки. Квадры эти не покрыты штукатуркой с фресками. Копии древних фресок неизбежно были бы значительно хуже оригинала и сразу же нарушили бы иллюзию подлинности.