Возвращение - [68]

На следующий день, рано утром, Марре уехала на попутной машине, и больше они не виделись.

Сейчас, в отеле маленького городка, эти чудесные воспоминания ласково убаюкивали Таавета, и только губы его еще шептали строки стихов:

… Я думала, люблю тебя давно, с тех пор,

Когда земля прибрежная была покрыта снегом,

И где-то «маг» играл и танцевали пары,

И моря тишину мы слушали вдвоем.

…А затем наступил тяжелый, без сновидений, сон.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

послеобеденные мрачные настроения, и как одно объявление поднимает дух нашего героя — нет ничего хуже нежелательного общества — жители захолустного городка: таланты и поклонники и некто по имени Оскар — весьма современные вариации на тему «Первый бал Наташи Ростовой».

Был послеобеденный час, когда в залитом солнцем номере отеля Таавет открыл глаза. Этот репортеришка, очевидно, уже отправился поддавать, с издевкой подумал Таавет, но тут его взгляд остановился на открытом молодежном журнале, лежавшем на одеяле, и он почувствовал, как краска заливает его лицо: не может быть, чтобы репортер не заметил журнала. Таавет представил себе пошлую ухмылочку на лице соседа по комнате, и настроение у него вконец испортилось. Он боялся быть смешным. То, что он картавил, сделало его сверхчувствительным, даже малейшая тень улыбки на чьем-либо лице приводила его в панику, заставляла в отчаянии искать причину в самом себе… Он помнил, какого нервного напряжения стоил ему визит в редакцию молодежного журнала, где он нес несусветный вздор, не решаясь спросить адрес Марре. Так и ушел несолоно хлебавши, чтобы через неделю явиться снова. «Ах, вот оно что», — произнес редактор, выслушав его просьбу, и Таавет почувствовал себя так, будто он стоит перед редактором голым; все то время, пока он околачивался возле редакции, он больше всего боялся именно этого ничего не говорящего «ах, вот оно что»… И вот теперь этот визит оказался совершенно напрасным. Он вновь пошарил в карманах и в портфеле, но записной книжки не было. Ему оставалось лишь клясть себя за то, что не выучил адрес наизусть, но он привык вместо памяти пользоваться записной книжкой, не помнил ни одного номера телефона и однажды, шутки ради, записал даже год и день своего рождения.

Придется уповать на счастливый случай, с горечью вздохнул он, и тотчас его охватило чувство безнадежности: возможно, Марре и не живет больше в этом городе, переехала, вышла замуж, заболела, лежит с переломом в больнице (только не это!..), а если он вдруг и встретит ее на улице, то ведь не сможет сказать: «Марре, выходите за меня замуж»… Они поздороваются, перебросятся словом-другим, и Марре скажет, что куда-то торопится…

Ему следовало бы написать ей. Кстати, он написал ей штук десять писем, но все они отправились в мусорную корзину, ведь не напишешь же: здравствуйте, Марре, как Вы поживаете, что нового… Точно так же, как не напишешь: дорогая Марре, я Вас люблю… В письме ничего такого не скажешь, одни пустые слова, Марре прочтет их, пожмет плечами, в лучшем случае ответит. А если не ответит?.. И после того, как было написано это множество неотправленных писем, у него осталась одна-единственная возможность: он поедет в город, где живет девушка, позвонит в дверь, Марре откроет, он протянет ей букет роз, Марре удивится, поразится, обрадуется; они будут пить кофе, беседовать, вспомнят прогулку у моря, Таавет расскажет столичные новости, Марре прочтет несколько своих последних стихотворений, а потом…

Таавет с грустью вздохнул, достал из портфеля бритву и стал водить ею по заросшему щетиной подбородку. Безвыходных положений нет, вероятно, и в этом городишке имеется адресное бюро, и, причесываясь перед зеркалом, Таавет попытался улыбнуться себе, что с того, что улыбка получилась вымученной.

На дворе сверкало теплое солнце, стояла ранняя весна, и хотелось дышать полной грудью, люди шли в распахнутых пальто, многие с непокрытой головой, в желобах журчал растаявший снег, еще несколько дней, и, вероятно, кое-где зазеленеет. Вот и весна, думал Таавет, она могла бы стать для меня особой весной. На краю городской площади красовалась лимонно-желтая будка с надписью «Продажа цыплят». Таавет прикинул, что адресное бюро помещается, видимо, в такой же будке, прежде у него никогда не было нужды пользоваться услугами подобного учреждения, и когда он сейчас осведомился у нескольких прохожих, где оно находится, те лишь пожали плечами. Можно было бродить по улицам наугад и надеяться, что Марре попадется ему навстречу, но с таким же успехом можно было пойти и на автобусную станцию, где уж, безусловно, знают местонахождение адресного бюро, однако Таавет продолжал стоять на углу улицы, слева и справа от него парами стояли женщины и без конца разговаривали, разговаривали. Внезапно ему почудилось, будто он услышал имя Марре, вздрогнув, он обернулся, и тут его взгляд приковала афиша, написанная крупными синими буквами: «ВЫСТАВКА КАРТИН МАРРЕ ВЯРИХЕЙН». Быстро подойдя поближе и не веря тому, чему очень хотелось поверить, Таавет вновь и вновь перечитывал: в субботу, 12 апреля, в 17.00 в Доме культуры открывается выставка… Казалось совершенно невероятным, что в одном городе живут поэтесса и художница с одинаковыми именем и фамилией — несомненно это его Марре, и он уже твердо знал, что меньше чем через час они встретятся.