Возвращение - [39]

Мальчуган садится Вилге на колени и начинает молотить ее кулачками. Вилге ловит его руки, мальчишка пытается высвободить одну, затем вторую руку, в конце концов ему это удается, и он с силой ударяет мать в грудь. Мальчишка хохочет, очевидно, у них такая игра, но видеть это Леопольду неприятно, ему вспоминается, как в детстве ему внушали: кто ударит своих родителей, у того рука из могилы прорастет; вспоминает, как ходил на кладбище и в страхе озирался, боясь увидеть протянутые из могилы руки.

— Есть хочешь? — спрашивает Вилге. Леопольд отвечает, что только что поел. — Но кофе, может, выпьешь, — предлагает она, ставит ребенка на пол и, не ожидая ответа, идет на кухню. Малыш забирается на колени к Леопольду, сжимает кулачки, чтобы ударить его, но на этот раз игры не получается, и мальчик принимается реветь. Вилге через дверь заглядывает в комнату.

— Что-то он у тебя агрессивный, — замечает Леопольд.

— Наверное, переутомился, целый день носился по двору. — Вилге берет мальчика на руки и уносит.

Из ванной слышится недовольный голос матери и капризный плач ребенка. Семейные голоса, размышляет Леопольд, и внезапно его поражает: он же не слышал от ребенка ни единого слова, лишь какие-то невнятные звуки; он вспоминает те редкие случаи, когда заходил сюда, но и они ничего не проясняют. Может быть, у него какой-то дефект и он и не умеет говорить, думает Леопольд с непонятным страхом, и родители это скрывают. Но тут из ванной доносится бранное слово, выкрикнутое мальчишкой, как странно слышать это из уст ребенка, или, может, Леопольд ослышался? Во всяком случае, никакого дефекта у него нет, просто неразговорчивый парнишка. Да и отец не был болтуном.

До чего же все-таки избалован этот ребенок, удивляется Леопольд, ведь по отношению к ним с братом и отец и мать были очень строги. Смешно, что у них с мальчишкой один отец, а какие разные семьи, их объединяет лишь формальное родство. Родственники по крови (как нелепо это звучит, хотя и правильно) должны быть ближе друг другу, нежели люди совсем посторонние, — как-никак хромосомы, генетический код… В действительности же…

Вилге расставляет на столе чашки, наливает кофе.

— Думаю, он сегодня быстро заснет. — Это относится к сыну.

— А по вечерам он здорово буянит? — спрашивает Леопольд.

— Ага, у него такой живой характер. — В действительности это означает — избалованный и капризный, мысленно добавляет Леопольд. Ну, об отце и ребенке поговорили, теперь, видимо, очередь дойдет и до него. — А как твои дела? Все рисуешь? Живешь в своей комнатушке? — спрашивает Вилге.

Леопольд рассказывает, что в общем жизнь идет неплохо, картины принимают на выставки, кое-кто покупает их, вот и сегодня приходил какой-то мужчина и купил картину, после минутной паузы с важностью сообщает Леопольд.

— Значит, скоро станешь таким же известным, как твой брат, — шутливо бросает Вилге.

— Стараюсь, — так же шутливо отвечает Леопольд. — Но для этого придется постараться. — Его больно задевает это сравнение со знаменитым братом, но в словах Вилге, вероятно, есть немалая доля истины — возможно, он и впрямь в глубине души постоянно завидует брату и вырваться из тесного круга прежней жизни его побудило желание увидеть и над своей головой ореол славы (ведь многие художники люди известные), и поэтому в работе им движет тщеславие, жажда признания и зависть, хотя сам он убеждает себя, что пишет картины лишь из святой любви к искусству.

— Сегодня мы представили картины на весеннюю выставку, — спустя мгновение говорит он. — Поглядим, выставят ли их; это как спортивное соревнование, где лучшие выходят в финал, немало зависит и от того, кто в составе жюри, каков их вкус, и потому попасть на выставку в некотором роде лотерея, — объясняет он Вилге, хотя и понимает, что от его слов попахивает кокетством, саморекламой и в глазах невежды это выглядит некоей игрой, но остановиться ему уже трудно.

— Завтра после обеда объявят, приняли ли, во всяком случае, Ванамыйза похвалил меня, жаль, что на этот раз он не в жюри, — продолжает Леопольд, и в голове его мелькает озорная мысль, что Вилге расскажет об этом отцу и отец скажет: «Я говорил, что из мальчика когда-нибудь выйдет толк…»

— Сам Хельдур Ванамыйза похвалил! — ахает Вилге.

Имя Хельдура возымело на нее действие, и искорки ореола на миг засверкали над головой Леопольда. Ему хочется рассмеяться, но он важно добавляет:

— Сегодня мы с ним и с Веннетом пили шампанское. Веннет тоже видел мои картины, и они ему понравились.

Он ловит удивленный взгляд Вилге — она смотрит на него так, словно видит впервые; смутившись, Леопольд берет новую сигарету, понимая, что женщина все время считала его неудачником, несложившимся человеком, простаком, поменявшим неплохо оплачиваемую работу на ничто, а теперь вынуждена поставить этого простака в один ряд с Хельдуром Ванамыйза, чье имя широко известно (радио, газеты, кроссворды? Именно кроссворды!). И Леопольд смекает, что за признанием кроется нечто совсем иное, не то, что он предполагал, и это открытие приводит его в замешательство.

— Вина хочешь? — спрашивает Вилге. — Я бы сама выпила с удовольствием, последние дни были такими тяжкими.