Возвращение в Коктебель - [14]

Нет уж, лучше потерпим: этот грохот не может ведь длиться вечно!.. Чем же она там шваркает? Почему так стучит? Ответ он примерно знал: потому что он ею пренебрегает - так, кажется, говаривали в прошлом веке. Потому что бабу свою он не трахает - так говорят сегодня. А надо бы, ой как надо особенно сейчас, после долгой отлучки. Целый месяц не виделись, положено вроде соскучиться. Вот именно - вроде...

Они всегда, всю жизнь отдыхали вместе - вдвоем, а потом втроем, когда подрос Игорь.

- Мужей одних на море не отпускают, - высказалась как-то раз Ольга.

Они сидели в небольшой, уютной компании, кто-то что-то спросил, и Ольга, усмехнувшись, выдала такой вот текст. Все с готовностью расхохотались. Костя - старый, проверенный друг - обнял Диму за плечи.

- Держись, старик! Ольга твоя - баба железная. А ты, если что, сбеги!

Все снова расхохотались - дурацкой шутке, так похожей на правду. Дима покраснел, взмок внезапно - жуткая духота, да и выпил в тот день немало. Баба... Вот именно баба, а ведь была когда-то премиленькой пышечкой. Ну куда ее разнесло? Женщины как-то стараются, сидят на диетах... И что это, кстати, такое - "не отпускают"? Он разве мальчик? Или ее собственность? От бессильного негодования закололо сердце: конечно, собственность, чего уж там ерепениться... Тридцать лет вместе - с последнего курса, когда все, как сговорившись, бросились жениться и выходить замуж. Бог ты мой, скоро тридцать лет... И работает в соседней лаборатории, рядом. Полный, абсолютный контроль!

Они и в этом году выбили две путевки - Костя помог: он в месткоме, но тут Ольгу свалила стенокардия. Никогда ничего не было, и вдруг на тебе стенокардия! Дима пугался, бегал по врачам, аптекам и магазинам, вечерами честно отсиживал у супружеского мятого ложа, варил борщи, крутил мясо, жарил котлеты, изо всех сил пытаясь не думать о море, стыдясь своей радости, какой-то смутной надежды.

- Придется, наверное, сдать путевки, - сказал он однажды.

- Жа-а-алко, - капризно протянула Ольга.

Мокрая прядь белокурых волос прилипла ко лбу, одутловатое лицо перекосила гримаса.

- Еще бы не жалко, - живо согласился Дима. - Но после стенокардии... - Он скорбно покачал головой. - Надо бы спросить врача.

- А то я не спрашивала, - раздраженно буркнула Ольга. - Не пускает... Ладно уж, катись один, кто его знает, что будет дальше: может, соцстраховские вообще ликвидируют!

- А ты?

- Костя обещал "Подлипки" - вообще бесплатно.

- Какие еще Подлипки?

- Здесь, под Москвой. Санаторий такой, сердечный.

- Почему же я ничего не знаю? - нахмурился Дима, стараясь скрыть бурную, неприличную радость.

- А чего трепаться заранее? Еще сглазишь.

Как удивительно, как сказочно все сошлось - молодец Костя! Ведь действительно ей нельзя, в самом деле! Это же сердце - тут шутки плохи! И сын уезжает - со своей дикой бригадой, под Вологду. Раньше мотались тайно, теперь - законно. И платят без всяких там фокусов, без поддельных накладных и "мертвых душ". Кассетник, машина - все оттуда...

- Жениться пора, а он со своими игрушками, - сердится Ольга.

- Успеет, - подмигивает сыну Дима.

- Обстирывай вас тут двоих!..

- Ну чо ты, мать? - тянет Игорь. - А если я не влюбился?

- Влюбился... - кривит губы Ольга. - Глупости! Найди хорошенькую, приличную девушку - чтоб с квартирой, - и устраивай свою жизнь. Влюбился... Скажет тоже...

Она тянет это слово с такой глубокой ненавистью, с таким презрением, что мужчины озадаченно переглядываются. Дима за спиной жены морщится, машет рукой: не спорь, не серди мать. Игорь, поправив пальцем очки, ускользает в соседнюю комнату.

- Двадцать шесть парню и - никого, - ворчит Ольга. - Весь в тебя! Где уж ему влюбиться! Схватить за шиворот - и тащить в загс...

"Как ты меня..." - хочется сказать Диме, но он, конечно, воздерживается: Ольга и без того раскалена добела, зачем напоминать то давнее, унизительное? Они и так его не забыли, оно и так стоит между ними... Интересно, а она-то любила - тогда, тридцать лет назад? Впрочем, не важно, теперь - не важно. Не всем, как видно, это дано, не все на любовь способны, а устраивать жизнь надо всем. Да и прожили они, в общем, неплохо. До встречи с Наткой даже казалось, что хорошо.

Ах, медвежонок, где ты был раньше? Там, на вершине, у могилы Волошина, сидя на горячем от солнца камне, он молил небо: "Не отними!" Приехав домой, постарался не обидеть Олю, но потерпел такое сокрушительное фиаско, что сам поразился.

- В год Чернобыля ехать в Крым... - зевнула Оля и повернулась к мужу равнодушной спиной. Но утром встревожилась, обозлилась. Вот и гремит кастрюлями...

- Я за хлебом.

- Есть еще.

- Хочется свежего.

Вырвался, слава Богу! На углу телефон - как ни странно, в исправности.

- Она вышла, позвоните позже...

Купил хлеб. Вернулся. Покосился на аппарат. Вот же он, протяни только руку! Нельзя, невозможно: в кухне отводная трубка.

- Куда, интересно, отпрыск твой подевался? - сердится Оля. - Хоть бы женился, что ли: ушел бы от нас скорее. Иди обедать! Опять уселся за рукопись? Я прямо не понимаю...

Где уж ей странное такое понять! На факультет поступила случайно, училась скверно, работает кое-как... Где уж ей понимать...