Возвращение в Холлихилл - [26]

В полумраке мужчина был поход на демона: сутулая фигура, вытянутое лицо и острые наросты на голове.

Только через несколько секунд Эмили поняла, что это не игра света, а рога, которые росли прямо на висках, которые выделялись ярким белым окрасом на фоне угольно-черной гривы волос. Похититель, повторяя позу девушки, сел, обхватив руками колени, вот только его тело не закостенело от ужаса, а мягко раскачивалось взад-вперед.

Глаза, горящие как угли, гипнотизировали жертву.

Хищник медленно покачал головой.

— Непостижимо, — прошептал он.

Эмили промолчала.

— Ты совсем не изменилась. За все эти годы, — он наклонил голову и задумчиво рассматривал ее. Затем одна его рука метнулась вперед и схватила Эмили за подбородок. Девушка сдавленно вскрикнула, а он усилил хватку и притянул ее лицо ближе.

— Как ты это сделала? — прошипел он. Его звонкий голос совершенно не соответствовал демонической внешности.

— Я...я... не понимаю, — повторила Эмили. Ей пришлось собрать все силы, чтобы ответ прозвучал хоть немного увереннее. Больше всего ей хотелось истерически отбрыкиваться от этой холодной руки, этого горячего дыхания и этого пронзительного взгляда.

Когда он внезапно отпустил ее, девушка вздохнула с облегчением, хотя от неожиданности она треснулась затылком об стену.

— Чего ты не понимаешь? — угрожающе прорычал он.

Эмили пощупала набухающую на затылке шишку.

Ее похититель поднялся и вернулся в свой угол. Эмили услышала, как расстегнулась молния, затем шорох. Когда он повернулся и пошел к

девушке, в его руках блестел скальпель. Он опустился на корточки прямо перед ней.

— Чего ты не понимаешь? — повторил он возбужденно. — Того, что в тюрьме я состарился и поседел? Того, что последние тридцать лет были адом? Того, что от моей жизни не осталось ничего? Или того, что ты все так же бесстыже прекрасна, как и тогда? Не появилось ни одной морщинки. Не постарела ни на год.

Снаружи вставало солнце . Все больше лучей стремилось сквозь облака, чтобы пробить окружающую темноту, как скопление золотых мечей. У здешнего неба была собственная магия.

Он все говорил, а Эмили не могла оторвать глаз от блестящего оружия, которое он с невероятной ловкостью вертел в пальцах. Лезвие отражало свет и на грязной стене рассыпался узор из солнечных зайчиков. Девушка наблюдала за этой запутанной игрой света, как завороженная, и вдруг слова «тогда», «состарился и поседел» и «за последние тридцать лет» обрели смысл. Она очнулась и посмотрела прямо в лицо похитителю.

«Он имеет в виду мою маму. Он перепутал меня с ней. Он имеет в виду мою маму. Он перепутал меня с ней».

— Я, — прокаркала она, но он только откинул голову назад и рассмеялся. Его громкий и безумный смех все звучал и звучал, а Эмили вжималась в стену, как будто могла проломить путь наружу.

— Я, — сказал он, захлебываясь истерическими приступами смеха, — да, я тоже! — по его узкому лицу катились слезы, стеная и хватая воздух, он вытирал впалые щеки тыльной стороной руки, сжимая скальпель в пальцах.

Прошло несколько бесконечных минут, пока он успокоился, затем встал и с пустым выражением лица посмотрел на Эмили.

— Ты удивляешь меня, — холодно сказал он и добавил, исчезая в тени, — Я думал, что ты гораздо умнее. Раньше ты была очень сообразительной. Но, возможно, время все же оставило на тебе свой след.

С этими словами он вернулся к Эмили с мотком веревки в руках.

— Я предлагаю, — самодовольно объявил он, — подождать твоего друга, — от его смеха у Эмили сжалось сердце. — А тем временем нам же нужно повеселиться, как ты думаешь?

Не успела девушка поднять голову, как он уже оказался рядом и схватил ее за руки. Она закусила губу, когда он оторвал ее от стены, завел ее руки за спину, и связал запястья веревкой. Узлы были завязаны так туго, что грубый шнур врезался в кожу Эмили, но это было пустяком по сравнению с опасением, что петля затянется у нее на шее.

«Повеселиться». Слова повисли в воздухе, властно и угрожающе, и девушка задыхалась от ужаса. Это все? Что дальше?... Что с ней будет?

Похититель прижал ее к себе и Эмили зажмурилась. Одной рукой он сжал ее шею, а другой играл с ее волосами. Пока его пальцы перебирали густые пряди, он прижал свой рот к уху девушки и эта близость была ей отвратительна.

— Не переживай, — прошептал он. — Ты не умрешь сейчас. Пока еще нет.

Он не наносил ей глубоких ран, только поверхностные порезы. Эмили ни разу не закричала. Ни разу.

— Все хорошо, я знаю, что делаю, — прошептал он. — Ты же помнишь об этом?

Какое-то неуловимое воспоминание всколыхнуло память Эмили и пропало.

Он касался скальпелем ее предплечья, плеча, шеи, затем отодвинул ее свитер в сторону и порезал кожу. Из большинства порезов понемногу сочилась кровь.

Эмили закрыла глаза и постаралась отключиться от назойливого голоса и дыхания над ухом. Она концентрировалась на боли, которая заполняла ее сознание и, кажется, тормошила память.

«Сконцентрируйся, — приказала она себе. — Подумай.

Он принимает тебя за мать».

Он винит ее мать за то, что сидел в тюрьме. Почему? Эмили всегда думала, что ее мама была воспитательницей, но с другой стороны, со вчерашнего вечера она ни в чем не могла быть уверена.