Возвращение в эмиграцию. Книга 2 - [11]

Вскоре Борис Федорович прислал с одной молодой женщиной записочку, из которой следовало, что Наталья Александровна может идти договариваться о постоянной работе к заведующему пошивочной мастерской. Улица Северная, дом номер пять. Здесь же, в записке было указано имя заведующего — Дворкин Осип Абрамович.

Собираясь на встречу с Дворкиным, Наташа принарядилась. Надела тонкие чулки из старых запасов, серое шерстяное платье, на шею повязала шарф, ею же самой раскрашенный когда-то в мастерской у Беля. Подобрав пышные, чуть рыжеватые в солнечном свете волосы, нацепила единственную свою велюровую шляпу, хотя на дворе было промозгло и дул сильный ветер. Ей хотелось показать образец собственной работы.

Мастерскую пришлось разыскивать. Наталья Александровна без толку плутала минут двадцать, расспрашивала редких прохожих, шла, не замечая, что прохожие оборачиваются и смотрят ей вслед. Наконец, выбралась из каких-то тупиков и переулков на широкую, но пустынную улицу.

Она сразу увидела угловой бревенчатый дом с цифрой пять на белом эмалированном кругляше под козырьком; с деревянным крылечком с перильцами. Поднялась, открыла тугую дверь, на нее пахнуло теплом, в уши ударил шум множества швейных машинок.

Пожилая женщина в застиранной серой кофте и грубой суконной юбке подметала стесанным на один бок самодельным веником сенцы, когда туда впорхнула Наталья Александровна. На вопрос, где можно найти Дворкина, женщина глянула хмуро, ткнула веником в сторону боковой двери и буркнула что-то вроде того, мол, Дворкин у себя, где ему еще быть.

Наталья Александровна осторожно обошла кучку мусора, постучала, услышала приглашающий мужской басок и вошла. Вошла, и никого не увидела. Комнатенка была мала, и казалась еще меньше из-за громоздкого, во всю почти ее ширь, конторского стола, заваленного рулонами материи.

За этими рулонами раздался шорох, и сразу, как только она предупредительно кашлянула, над столом появилась спина, затем плечи, затем лицо хозяина этой комнаты. Лицо совершенно необыкновенное. В нем преобладали лишь вертикальные и горизонтальные линии. Прямой рот, прямые брови; над ними, на лбу, прямые складки морщин. Все это уравновешивалось вертикалью длинного носа и почти параллельными с ним морщинами на щеках. Это лицо могло показаться суровым, если бы не смешливые иронические глаза, если бы не густая всклокоченная шевелюра наполовину черных, наполовину седых волос.

Взгляд, брошенный на Наталью Александровну, был проницателен и лукав, и, она сразу это почувствовала, принадлежал человеку умному. Черный сатиновый халат поверх одежды туго обтягивал плечи Дворкина. Он встал, выпрямился, показал при этом высокий рост, протянул через стол руку и сказал:

— А я вас уже жду.

— А откуда вы знаете, что я — это я? — улыбнулась Наталья Александровна.

Дворкин опустился на стул, прежде чем ответить, поднял устрашающие брови и нагнал на лоб еще больше морщин.

— Ну-у, будем считать, что я догадался.

Не мог же он прямо сказать, что ждал женщину, приехавшую из Парижа, что ее элегантный вид не обманул его ожиданий. Вместо этого он стал рассказывать жуткую детективную историю.

Наталья Александровна узнала, что помещение, ныне занимаемое руководимой им, Дворкиным, мастерской, не является постоянным и законным помещением этого, всеми уважаемого учреждения. На самом деле мастерская должна находиться в центре города на улице Жданова, именоваться «Ателье мод» и заниматься не массовым пошивом всякого ширпотреба, а создавать для граждан хорошие добротные вещи из хорошего добротного материала.

Но какая-то паскудная строительная контора, какой-то шараш-монтаж, самовольно захватил чужую территорию. Тяжба длится вот уже три месяца, мастерская продолжает работать в этой халупе, в этом, с позволения сказать, «сказочном дворце».

В продолжение рассказа вертикали и горизонтали на лице Дворкина находились в постоянном движении, придавая физиономии его живость необыкновенную.

Слушая захватывающую историю о потере помещения «Ателье мод» на улице Жданова, Наталья Александровна, во-первых, не знала, кто такой Жданов и почему его именем названа улица, во-вторых, никак не могла взять в толк, какое все это имеет отношение лично к ней.

Как только в рассказе Дворкина образовалась брешь, вызванная необходимостью выпить глоток воды, налитый в граненый стакан из желтоватого графина, заткнутого почему-то синего стекла пробкой, Наталья Александровна изловчилась и подсунула ему шляпку, снятую предварительно с головы.

Дворкин отставил стакан, бережно принял шляпку и стал внимательнейшим образом ее разглядывать. Он сказал, что шляпка нравится ему чрезвычайно, что в работе есть и благородная линия и артистизм, в чем лично он, Дворкин, ни минуты не сомневался, прекрасно сознавая, откуда привезла свое мастерство рекомендованная ему Борисом Федоровичем Поповым модистка. Дворкин покрутил на пальце шляпку, загорелся и стал развивать только что зародившуюся в его голове идею.

— Мы организуем при нашем ателье шляпный отдел! Мы вас прекрасно устроим! — гудел в маленькой комнате его низкий голос. — И будете, как миленькая, сидеть и шить шляпы. И ученицу вам дадим. Вы не возражаете, если мы попросим вас обучить этому делу какую-нибудь хорошенькую девушку?