Возвращение в эмиграцию. Книга 2 - [9]

Любимый город может спать спокойно

И видеть сны и зеленеть среди весны…

А через два года ему довелось увидеть, как бомбили немцы тот самый любимый город, довелось оставить его во власти не знающего пощады оккупанта, шагать дальше и дальше, оставляя позади кровавый след уничтожаемых в боях батальонов.

Как такое случилось, Борис Федорович не мог понять. Он не мог понять, каким образом всесильный гений товарища Сталина дал сбой и допустил все это.

Позволить себе роскошь говорить с кем-либо на такие темы Борис Федорович, естественно, не решался. Он даже во сне боялся проговориться о малейшем сомнении в личности товарища Сталина. И этот страх, подкожный, подсознательный, как угодно можно назвать, тоже входил в разряд неразрешимых вопросов к «вождю всех времен и народов».

2

Надвигалась зима. Днем и ночью валил снег. Но внезапно вместо обещанных трескучих морозов пришла оттепель. Толстые, будто окольцованные, слипшиеся в грозди на сохранившихся карнизах руин сосульки стали со звоном и грохотом падать, втыкаться стоймя в оседающие сугробы, разбиваться на тысячи хрустальных осколков на тротуарах. Снег медленно превращался в желтую кашу, она противно хлюпала под деревянными настилами в центре несчастного, превращенного в сплошные руины города. И хотя строительство шло полным ходом, больно было смотреть на задымленные, изувеченные дома.

Непредвиденная оттепель испортила Улановым только что законченный ремонт. Потолок протек, пришлось подставлять под капель тазы и миски, сдвигать кровать на середину комнаты. Мокрые пятна на потолке ширились, расплывались, и вскоре уже нигде не стало спасения. Протекало в середине, протекало во всех углах. Наташа предложила спать под зонтиком. Проклиная все на свете, Сергей Николаевич отыскал среди сдвинутых под кровать вещей зонтик, раскрыл его и улегся. Несколько минут прошло в молчании. Кап-кап, забарабанили по выгнутой спинке защитного устройства первые капли. Сергей Николаевич взорвался.

— Что, я всю ночь буду, как идиот, держать этот зонтик?

— А давай закрепим его между подушками, — предложила Наташа.

Зажгли свет, перестелили постель головой в другую сторону, укрепили зонтик. Стали засыпать — зонт свалился, и все надо было начинать сначала. Тут обоих разобрал смех.

— Чего ты хохочешь? — с трудом остановившись, спросил Сергей Николаевич.

— А сам? — махала рукой Наташа и заходилась пуще, — ой, не могу! А как… любить… тоже под зонтиком?

Неожиданно зонтик сам собой закрылся. Это вызвало новый приступ веселья. Так они проваландались почти до рассвета и уснули под радостный перезвон капели.

В течение следующих трех дней строители перекрывали третий этаж, всемирный потоп кончился, но потолок пришлось белить заново.

Наталья Александровна старалась сохранять чувство юмора, хотя город Брянск ее просто пугал. Уцелевшие после войны дома проще было пересчитать. Уныло смотрели они на нее саму, на других прохожих. Да и народу на улицах, казалось, было совсем немного. Иногда, правда, она попадала в районы, обойденные вселенским разорением. Словно во сне шла вдоль штакетников, мимо бревенчатых домиков с резными наличниками, с множеством цветочных горшков на подоконниках за двойными рамами. И сами двойные рамы, и обычай прокладывать между ними вату, где-то украшенную битыми осколками елочных игрушек, где-то бумажными розами, удивлял ее несказанно. И еще ей было совершенно непонятно, для чего в эту вату между рамами ставят маленькие граненые стаканчики с солью.

Наткнувшись на синий почтовый ящик, прибитый к столбу, Наталья Александровна с ходу не могла сообразить, отчего на нем написано по-русски «почта», а не привычное «post». В магазинах иногда путалась и обращалась к продавцам по-французски. Смутившись, уходила, ничего не купив.

По случаю оттепели она скинула приобретенные в самые первые дни валенки с галошами и ватник и надела старенькое парижское демисезонное пальто. Валенки и ватник она ненавидела всеми силами души, но о покупке теплого пальто нечего было и думать. Особенно много горя доставляли Наталье Александровне галоши. Подошвы их быстро стерлись, и она панически боялась поскользнуться на гололеде.

Но теперь, когда она смогла сменить и верхнюю одежду и обувь, на нее стали оборачиваться. Для Парижа это было очень скромное пальтишко, а здесь поражало невиданной роскошью. Особенно среди ватников и серых в мелкую черную клетку платков на головах женщин. Наталья Александровна поглядывала на эти платки и с ужасом думала о работе. В Брянске явно некому было носить модные шляпы. Сбывалось пророчество тети Ляли.

Вглядываясь в хмурые лица прохожих, Наталья Александровна подмечала свойственную им странную желтизну, будто добрая треть населения повально болела желтухой. Но Борис Федорович пояснил, что это никакая не желтуха, а малярия. Что кожа у людей желтеет от лекарства, от хины, единственного средства при этой болезни.

— Откуда же здесь малярия? — удивлялась Наталья Александровна.

— Как откуда? — отвечал Борис Федорович, — кругом леса, болота.

Наталья Александровна стала бояться наступления лета. Придет оно, налетят страшные малярийные комары, искусают ребенка, и у Ники тоже будет скорбное, желтое лицо.