Возвращение в Ахен - [11]

Мела все еще думал о своем.

— Если ты хочешь сражаться, Аэйт, тебе лучше забыть все эти глупости.

Аэйт легкомысленно пожал плечами.

— Я всего лишь тень, — отозвался он. — Кому какое дело?

Синяка осторожно тронул Мелу за плечо.

— За что ты так сердишься на него, Мела?

Мгновение Мела разглядывал Синяку хмурыми светлыми глазами, словно спрашивая, можно ли доверять этому бродяге, у которого и имени-то человеческого нет. Аэйт тоже стал серьезным.

— Скажи ему, Мела, — прошептал он с тяжелым вздохом. — Ладно уж… Вдруг он знает, что теперь делать…

Синяка догадался, что речь идет об очередном проступке младшего брата. Наверняка он сознался в этом только Меле, а Фарзою ничего еще не известно. И Асантао тоже не знает, понял вдруг Синяка, потому что иначе Мела не стал бы секретничать с ним.

— Может быть, ты сумеешь помочь, Синяка, — сказал Мела тихо.

— Я не решаюсь здесь ни у кого просить совета, потому что не хочу, чтобы моего брата все-таки изгнали.

Аэйт смущенно улыбнулся.

— Что он натворил? — спросил Синяка. Ему неожиданно показалось, что дело серьезное.

Мела сильно взял брата за левую руку и повернул ее к Синяке раскрытой ладонью. Три черных надреза скрещивались посреди ладони. Синяка осторожно провел по ним пальцем.

— Что это?

— У него спроси, — сказал Мела, отпуская руку Аэйта. — А ты что молчишь?

— Это ктенонт, — сказал Аэйт. — Разрыв-трава. Я нашел ее и врезал в ладонь. Теперь все замки, все оковы мне нипочем. Одно прикосновение — и металл разлетается в пыль!

Мела обхватил голову руками, посидел так неподвижно, а потом мрачно произнес:

— И как вытравить ее из ладони, я не знаю.

— А зачем? — удивился Синяка. — Полезная штука и всегда при себе. Это же здорово.

— Очень здорово, — сказал Мела. — Раз — и железо в пыль. И меч в пыль, и кинжал, и все, что хочешь. Как раз то, что так нужно воину. Рукой, в которой живет ктенонт, нельзя брать оружие, понял? НИКАКОЕ ОРУЖИЕ! Поэтому я и говорю: ты или колдуешь, или сражаешься.

Он махнул рукой и залпом выпил чай. Аэйт украдкой посмотрел на свою ладонь и лизнул ее.

— Когда-нибудь рука тени принесет тебе славу, Мела, — сказал он.

Мела подскочил, как ужаленный.

— Аэйт, я запрещаю тебе. Забудь о ней!

— Как я могу забыть? — рассудительно сказал Аэйт.

Синяка попытался сделать течение разговора более мирным.

— Лучше расскажи, как ты нашел эту траву, — попросил он Аэйта.

Бросая на брата взгляды, наполовину виноватые, наполовину горделивые, Аэйт рассказал, как отыскал гнездо черепахи, натыкал вокруг него стрел, чтобы она не могла пробраться в свой дом, затаился и стал ждать.

— Она круглая, как глаз Хорса, — сказал Аэйт. — Она знает. Она не стала ранить себя, просто принесла во рту траву ктенонт, и стрелы рассыпались… Я отобрал у нее траву — ну и вот…

— Никогда о таком не слыхал, — сказал Синяка.

Аэйт покосился на него с хитрым видом.

— Ты, наверное, многого еще не слыхал, а?

Мела хотел было одернуть брата, который говорил слишком много дерзостей, но Синяка просто отозвался:

— Ты прав.

Он вспомнил, как снимал с великана цепи, призвав на помощь магию силы. Делал он это долго и неумело, цепи впивались великану в тело и изрядно помучили бедное чудовище, прежде чем рассыпались в прах. Будь тогда на месте Синяки маленький воин с разрыв-травой в ладони, великану не пришлось бы терпеть все эти муки.

Мела все-таки сказал:

— Твоя болтовня утомит самого Салманаксая, Аэйт.

Салманаксай был мелким зловредным демоном, «сорочьим богом». Синяка чаще слышал его имя в проклятиях, чем в молитвах.

— Не ругай своего брата, — сказал Синяка. — Я действительно очень мало знаю. Все, что он рассказывает, для меня ново и интересно.

Из темноты донесся вкусный храп великана. Это было так неожиданно, что все трое — даже хмурый Мела — рассмеялись.

На рассвете вся деревня была поднята на ноги отчаянным звоном. Стонала, жаловалась, проклинала врагов певучая бронза. В полусне Синяке казалось, что ему опять семнадцать лет, он снова сидит на развалинах дома, и вновь уходят из Ахена великолепные защитники города, оставляя его на милость Косматого Бьярни. Звенят колокола, колыхаются знамена, сверкают шпаги, развеваются перья на плюмажах — алое, золотое, синее, белое; начищенные кирасы; лоснящиеся кони…

Синяка сильно вздрогнул и открыл глаза. В первое мгновение он испытал облегчение от того, что находится в лесу, так далеко от проклятого города. Но звон не уходил. Грозная бронза наполняла гудением всю долину.

Над чародеем склонилась большая черная тень. Шершавая ладонь царапнула его щеку.

— Господин Синяка, — прошептал великан, — чего это тут у них такое, а? Может, удрать нам, пока не поздно?

Синяка сел. Великан озирался по сторонам, его глазки тревожно бегали.

— Чего ты опять боишься, Пузан? — спросил Синяка, зевая.

— Я больше о вас забочусь, — обиделся великан.

— Ладно, не ворчи. Пойдем лучше, посмотрим, что случилось.

У огромного котла стоял один из воинов Фарзоя и изо всех сил ударял по бронзовому днищу рукоятью меча. Вокруг уже собралось почти все племя. Наконец, вперед вышел сам вождь, Фарзой, сын Фарсана. Он тронул воина за плечо и произнес несколько слов, которых Синяка не расслышал. Они дождались, пока утихнет последний гулкий отзвук потревоженной бронзы, и воин, подсаженный сильными руками, поднялся на котел.