Возвращение Сэмюэля Лейка - [65]

И повернулась к Сэмюэлю, надеясь прочесть в его глазах насмешку над всей этой несусветицей, но взгляд его был ледяным.

– Ничего я такого не говорила, – повторила она. И честно, по-мозесовски, добавила: – Почти.

Сэмюэль замер, как оглушенный боксер, на которого сыплются удары. Наконец проговорил:

– Бернис, Той, наверное, уже свободен.

Бернис поникла от огорчения.

– Не обижайся на Уиллади, – сказала она Сэмюэлю. И Уиллади: – Знаю, это ты сгоряча пригрозила стащить меня со сцены за волосы.

– Ступай к мужу, – велел ей Сэмюэль. – Если что, звони домой.

Бернис покорно кивнула и двинулась к больничному входу. Сэмюэль открыл перед Уиллади дверцу машины.

– Ничего я такого не говорила, – повторила она, усаживаясь в кресло.

Сэмюэль перебил ее:

– Уиллади… не надо.

По дороге домой Уиллади пыталась объяснить, что на самом деле произошло. Да, был у них разговор с Бернис. Да, она велела оставить Сэмюэля в покое. Да, сказала, что они будут у всех на виду. Упомянула о музыке, о том, что богослужения важны для его счастья. А остальное, что нагородила Бернис, – полная ерунда.

– Что – остальное? – переспросил Сэмюэль. – Ты и так повторила ее слова и все признала правдой.

– Нет, не все! – Уиллади стала загибать пальцы. – Я не говорила, что пастора из тебя не вышло. Не говорила, что она сбивает с пути грешников. Не говорила, что кто-то, кроме меня, сомневается в ее вере! Из каждой моей фразы она выдергивает одно-два слова, остальное перевирает.

– Не так уж и перевирает. А что до ее обращения к Богу…

– Да не обратилась она к Богу.

– Ты не имеешь права так говорить.

Уиллади закатила глаза, досадливо вздохнула.

– Верно, я и забыла. Никто не знает ее души, только ты и Бог.

Сэмюэль укоризненно покачал головой:

– Не узнаю тебя, Уиллади. Тебя будто подменили.

Уиллади изумленно уставилась на него:

– Она все-таки своего добилась.

– Чего добилась?

– Чего много лет добивалась, с того дня, как ты ей признался, что любишь меня. Ей все-таки удалось нас поссорить.

– То, что нас поссорило, началось давно. – Сэмюэль говорил ровным голосом, но слова ранили до глубины души. – И Бернис тут, думаю, ни при чем. Просто раньше я знал – точно знал, был уверен, – что ты всегда на моей стороне, а теперь сомневаюсь. Хотел бы верить, да не верится уже.

У Уиллади пересохло во рту. Она предчувствовала, что этого разговора не избежать. Рано или поздно. Знала, что он состоится, и подозревала, куда может завести.

– Я всегда на твоей стороне, – твердо сказала она.

– Не чувствовал я этого, – ответил он с горечью, – тогда, за ужином, когда открылась правда про Нобла с Тоем. Ни от кого я в тот вечер не чувствовал поддержки.

– Я уже извинилась. Я была не права. Прости меня! – Уиллади срывалась на крик.

Сэмюэль продолжал говорить, будто не слыша. Все, о чем он так долго молчал, рвалось наружу.

– А я, осел безмозглый, не видел, что все в доме сговорились от меня скрывать. Понимаешь, каким дураком вы меня выставили?

– Я же сказала, мне очень стыдно.

Не то слово стыдно – ей было страшно.

– И чему ты научила детей своим примером? «Если папашка против, делайте втихаря»? (Никогда Сэмюэль не называл себя «папашкой».) «Если правда причиняет боль, кому она нужна»?

– Прости меня, прости, – твердила Уиллади сквозь слезы.

Сэмюэль свернул на подъездную дорожку к дому. На скотном дворе дети протягивали Леди сквозь ограду какое-то лакомство. Сэмюэль посидел за рулем, посмотрел на детей, взглянул на вывеску над лавкой Каллы: «МОЗЕС».

– Мне всегда нравилась присказка «Мозес не врет», – сказал он. – А теперь, честно признаюсь, Уиллади, слышать ее не могу. Потому что истинный смысл таков: Мозес не врет, но и всей правды не скажет.

Глава 33

Они никогда не ссорились, даже ни разу не спорили по-настоящему. Со дня знакомства они наслаждались друг другом – жили без правил, без запретов, ожидая друг от друга только лучшего и отказываясь верить плохому. Уиллади смотрела на другие семьи, несчастные и даже счастливые, и ей было бесконечно жаль всех этих людей, ведь они не представляют – им просто неоткуда знать, – сколько радости может приносить любовь.

Теперь от прежней радости не осталось и следа, и неизвестно, удастся ли ее вернуть.

Сэмюэль, не заходя в дом, отправился в сарай чинить старый трактор Джона. Уиллади на скорую руку приготовила ужин, созвала всех к столу, а сама зашла в «Открыт Всегда» и захлопнула дверь, чтобы никто не видел, каково ей сейчас.

Калла, даже не видя лица дочери, догадалась: что-то не так. Ночью она лежала без сна, думая и мучаясь. Когда стало совсем невмоготу, поднялась с постели и второй раз в жизни зашла в бар. Уиллади, стоя у раковины, мыла бокалы, все посетители уже разошлись.

– Не понимаю, зачем делать культ из работы, – вздохнула Калла. – Это же глупость, не закрываться, когда ни души.

Уиллади отвечала:

– Той однажды закрыл бар пораньше – и видишь, чем кончилось.

Калла засмеялась, хоть тут и не до смеха.

– Расскажешь мне, что происходит? – спросила она.

– Ложь и обман, мама, – устало выдохнула Уиллади. – Ложь и обман.

– Бернис, – догадалась Калла. – Что же она натворила?

– Да много чего, – сказала Уиллади. – Но я не про ее ложь и обман.