Возвращение росомахи - [87]

— Степан, может, ко мне — тут недалече? Версты две, не боле.

— А что? Хорошая идея! Пошли.

Глава 8 Беседы

Наполовину вросшая в землю избенка с почерневшими венцами, крошечным окошком и односкатной, с широким напуском, крышей стояла на краю елани, зажатой между лесистым отрогом и бойким ключом. У боковой стены — поленница крупно наколотых дров. Одна из тропок сбегала мимо неохватных сосен прямо к каменистому ложу ручья. Когда подходили к зимовью, с дерева слетела парочка рябчиков. Спланировав в разные стороны, они задорно засвистели.

— Узнали, сорванцы! Всю зиму подкармливаю. С ними хорошо! Вон как чисто трельку выводют! — потеплевшим голосом пробасил Макарыч.

Дверь была открыта настежь и подперта поленом для проветривания. Внутри сумрачно, прохладно. Углы тонули в полумраке. Подслеповатое оконце едва освещало стол и прокопченные за многие годы венцы. С обеих сторон стола — нары из толстых деревянных плах, застеленных лосиными, уже изрядно потертыми шкурами. Вдоль стен — полки с посудой, мотками веревок, правилки. Под потолком — перекладина для сушки одежды, на крючьях мешочки с крупой, сухарями. Слева у двери — железная печь.

Чтобы не нарушать царящей здесь прохлады, ужин готовили на костре. Горячие струи воздуха, поднимающиеся от него, мерно покачивали темные ветви обступавших деревьев. Уставшие собаки повалились тут же, расслабленно вытянув лапы. Задремавший Мавр и во сне продолжал охотиться: бил хвостом, хрипло рычал, будто бежал за зверем.

Поели, помыли в ручье посуду, а чай, заваренный на листьях зверобоя и смородины, пошли пить, спасаясь от кровососов, в зимушку. Макарыч с трудом протиснулся сквозь узкий дверной проем.

— Когда рубил, худой был, — словно оправдываясь, пояснил он.

— И как давно рубили? — полюбопытствовал практикант.

— Давненько. Ты, поди, и не родился ишо.

Поскольку уже стемнело, пришлось зажечь свечку. Только тогда заметили в колеблющемся пламени листок, пришпиленный ножом к стене.

— Кто-то гостил, — Макарыч снял записку и протянул практиканту. — Прочти, очки дома оставил.

— «Сосед, благодарствую за приют. Этот нож — за глухаря. Грешен, не устоял, подстрелил на твоем участке. Не серчай. Обнимаю. Лукьян», — с выражением прочел Вася.

— Плохо, что подстрелил, но молодец, что не утаил, — похвалил охотовед.

— А то как же! Обманешь — фарт уйдет, да и покоя на душе не станет. По честному-то жить оно приятней.

— Что верно, то верно! Чистая совесть — главное в жизни! — согласился Степан, лохматя пятерней жесткие кудри так, что из них посыпался лесной мусор.

По давно установленному обычаю на уже занятом участке другие промысловики не охотились. Это добровольное размежевание угодий добросовестно исполнялось. Права соседей не нарушались. Избушки и лабазы не знали замка. Их охраняло уважение к старому, выработанному веками порядку.

— Михаил Макарович, можно вопрос? — подал голос Вася.

— Валяй, студент! — пророкотал промысловик.

— У вас вот шрам на шее. Это не медведь?

— Рази это шрам?! Так, царапина. Шрам вот! — Макарыч засучил рукав и показал бугристые лиловые борозды. — Честно говоря, сам виноват. Миша в берлоге обычно головой на юг ложится — такая манера у него. А мы с Лукьяном поторопились. Давай тыкать жердиной не с той стороны. Вижу, снег передо мной вздувается и выскакивает с ревом черная туча. Пастью руку с жердиной схватила и давай трепать. Слава богу, собаки насели с двух сторон, отвлекли. Тут уж Лукьян не оплошал — с одного выстрела уложил.

— Хорошие у вас лайки.

— Плохих не держим, — с гордостью произнес Макарыч.

Допив чай, он ладонью смел со стола крошки и отправил их в рот. Вася же не унимался:

— А правда, что медведь в берлоге лапу сосет?

— Брехня! Семерых брал, лапы у всех сухие. И еще, запомни на будущее: медведь не такой увалень и простодыра, как в книгах пишут. Ловок и быстроног, чертяка. А уж голова-то как работает! Прошлой осенью с одним долго разбирался. Иду, значит, по путику, капканы проверяю: где подновлю, где новые поставлю. Вдруг вижу, след мой стал почему-то намного больше. Метров двести так. Потом опять нормальный. Что за наваждение?! Повернул назад, иду рядом, приглядываюсь. Только тогда дошло — это ж медведь по моим следам протопал!

Я вперед вернулся и там, где след перестал быть широким, сделал круг. Смотрю, метрах в шести за кустами — снежная ямина. Представляешь, докуда эдакая махина сиганула. Потом — еще одна. Дальше уже шагом. В гору почесал. Там под стлаником пустот полно — для берлоги подходящие места. Ну, думаю, завтра с собаками приду и добуду. И что? — тут Макарыч сделал многозначительную паузу. — Наутро выпал такой снег, что все скрыл. Вот ведь какая башковитая зверюга: знал, когда ложиться.

— Недавно прочитал в журнале, будто росомаха — это медведь-лилипут, — вспомнил Вася.

Степан засмеялся:

— Ну и загнули! Росомаха, действительно, похожа на медвежонка, но относится все-таки к семейству куньих. Правда, выделена в отдельный род — росомахи. Среди них она самая крупная. Зоологи ее еще гигантской куницей называют. Так что ее не лилипутом, а Гулливером правильней будет величать.

Какое-то время пили чай молча.