Возвращение - [36]
Что мне сказать? Если шрапнель попадет в голову ротмистра, то ротмистр точно так же испустит дух, как и всякий другой смертный. | |
They talk on. But I cannot marshal my thoughts, they will keep wandering. | Родные продолжают болтать, но я никак не могу собрать своих мыслей: они все время разбредаются. |
I get up and look out the window. | Встаю и подхожу к окну. |
A pair of underpants is dangling on the line. | На веревке висит пара кальсон. |
Grey and limp, they flap to and fro in the twilight. | Серея в сумерках, они будто лениво покачиваются. |
The dim, uncertain light in the drying-yard flickers-then suddenly, like a shadow, remote, another scene rises up away beyond it-fluttering linen, a solitary mouth organ in the evening, a march up in the dusk-and scores of dead negroes in faded blue greatcoats, with burst lips and bloody eyes: gas. | Брезжит белесоватая мгла раннего вечера. И вдруг передо мной, призрачно и отдаленно, встает другая картина. Покачивающееся на ветру белье, одинокая губная гармоника в вечерний час, ночной поход... Трупы негров в выцветших голубых шинелях; губы убитых растрескались, глаза налиты кровью... Газ. |
The scene stands out clearly for a moment, then it wavers and vanishes; the underpants flap through it, the drying-yard is there again, and again behind me I feel the room with my parents, and warmth and security. | На миг все это четко возникает передо мной, потом, всколыхнувшись, исчезает, и опять покачиваются на веревке кальсоны, брезжит белесоватая мгла, и опять я ощущаю за спиной комнату, и родных, и тепло, и надежные стены. |
That is over, I think to myself with a sense of relief, and turn away. | Все это уже прошлое, думаю я с облегчением и быстро отворачиваюсь от окна. |
"What makes you so fidgety, Ernst?" asks my father. "You haven't sat still for ten minutes together." | - Что с тобой, Эрнст? - спрашивает отец. - Ты и четверти часа не посидишь на месте. |
"Perhaps he is overtired," suggests my mother. | - Это, наверное, от усталости, - полагает мать. |
"No," I answer, a little embarrassed, "it's not that. | - Нет, - говорю я в каком-то смятении и стараюсь разобраться в себе, - нет, не то. |
I think perhaps I've forgotten how to sit on a chair for so long at a stretch. | Но я, кажется, действительно не могу долго усидеть на стуле. |
We didn't have them out at the Front; there we just lay about on the floor or wherever we happened to be. | На фронте у нас не было стульев, мы валялись где попало. |
I've lost the habit, I suppose, that's all." | Я просто отвык. |
"Funny," says my father. | - Странно, - говорит отец. |
I shrug my shoulders. | Я пожимаю плечами. |
My mother smiles. | Мать улыбается. |
"Have you been to your room yet?" she asks. | - Ты еще не был у себя в комнате? - спрашивает она. |
"Not yet," I reply, getting up and going over. | - Нет, - говорю я и отправляюсь к себе. Я открываю дверь. |
My heart is beating fast as I open the door and sense the smell of the books in the darkness. | От знакомого запаха невидимых в темноте книг у меня бьется сердце. |
I switch on the light hastily and look about me. | Нетерпеливо включаю свет. Затем оглядываюсь. |
"Everything has been left exactly as it was," says my sister behind me. | - Все осталось как было, - говорит за моей спиной сестра. |
"Yes, yes," I reply in self-defence; for I would rather be left alone now. | - Да, да, - отвечаю я, лишь бы отделаться: мне хочется побыть одному. |
But already the others have come too, and are standing there in the doorway watching me expectantly. | Но все уже здесь. Они стоят в дверях и ободряюще поглядывают на меня. |
I sit down in the armchair and place my hands on the top of the table. | Я сажусь в кресло и кладу руки на стол. |
It is smooth and cool to the touch. | Какой он удивительно гладкий и прохладный! |
Yes, everything just as it was. | Да, все на старом месте. |
The brown marble letter-weight that Karl Vogt gave me-there in its old place beside the compass and the inkstand. | Вот и пресс-папье из коричневого мрамора -подарок Карла Фогта. Оно стоит на своем месте, между компасом и чернильницей. |
But Karl Vogt was killed at Mount Kemmel. | А Карл Фогт убит на Кеммельских высотах. |
"Don't you like your room any more?" asks my sister. | - Тебе разонравилась твоя комната? - спрашивает сестра. |
"O yes," I say hesitantly, "but it's so small--" | - Нет, почему же? - нерешительно говорю я. - Но она какая-то маленькая... |
My father laughs. | Отец смеется: |
"Its just the same size that it used to be." | - Какая была. |
"Of course, it must be," I agree, "but I had an idea itwas so much bigger, somehow--" | - Конечно, - говорю я, - но почему-то мне казалось, что она гораздо просторней. |
"It is so long since you were here," says my mother. | - Ты так давно не был здесь, Эрнст! - говорит мать. |
I nod. "The bed is freshly made," she goes on-"but you won't be thinking of that yet." | Я молча киваю. - На кровать, пожалуйста, не смотри, Я еще не сменила белья. |
I feel for my tunic pocket. | Я ощупываю карман своей куртки. |
Adolf Bethke gave me a packet of cigars when he left us. | Адольф Бетке подарил мне на прощание пачку сигар. |
I must smoke one of them now. | Мне хочется закурить. |
Everything around me seems to have come loose, as if Iwere a bit giddy. |
«Жизнь взаймы» — это жизнь, которую герои отвоевывают у смерти. Когда терять уже нечего, когда один стоит на краю гибели, так эту жизнь и не узнав, а другому эта треклятая жизнь стала невыносима. И как всегда у Ремарка, только любовь и дружба остаются незыблемыми. Только в них можно найти точку опоры. По роману «Жизнь взаймы» был снят фильм с легендарным Аль Пачино.
Роман известного немецкого писателя Э. М. Ремарка (1898–1970) повествует, как политический и экономический кризис конца 20-х годов в Германии, где только нарождается фашизм, ломает судьбы людей.
Антифашизм и пацифизм, социальная критика с абстрактно-гуманистических позиций и неосуществимое стремление «потерянного поколения», разочаровавшегося в буржуазных ценностях, найти опору в дружбе, фронтовом товариществе или любви запечатлена в романе «Три товарища».Самый красивый в XX столетии роман о любви…Самый увлекательный в XX столетии роман о дружбе…Самый трагический и пронзительный роман о человеческих отношениях за всю историю XX столетия.
Они вошли в американский рай, как тени. Люди, обожженные огнем Второй мировой. Беглецы со всех концов Европы, утратившие прошлое.Невротичная красавица-манекенщица и циничный, крепко пьющий писатель. Дурочка-актриса и гениальный хирург. Отчаявшийся герой Сопротивления и щемяще-оптимистичный бизнесмен. Что может быть общего у столь разных людей? Хрупкость нелепого эмигрантского бытия. И святая надежда когда-нибудь вернуться домой…
Роман «Триумфальная арка» написан известным немецким писателем Э. М. Ремарком (1898–1970). Автор рассказывает о трагической судьбе талантливого немецкого хирурга, бежавшего из фашистской Германии от преследований нацистов. Ремарк с большим искусством анализирует сложный духовный мир героя. В этом романе с огромной силой звучит тема борьбы с фашизмом, но это борьба одиночки, а не организованное политическое движение.
В романе «На Западном фронте без перемен», одном из самых характерных произведений литературы «потерянного поколения», Ремарк изобразил фронтовые будни, сохранившие солдатам лишь элементарные формы солидарности, сплачивающей их перед лицом смерти.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.