Возвращение на Сааремаа - [16]
- Отставить! Пройдись в первом секторе, - приказал Шпаковскому.
Тот, видимо, понял команду по-своему - компенсация за сорванный «луч», бодро, не скрывая радости, отрапортовал «слушаюсь», скользнул по линии горизонта справа-налево, застыл на побережье и вдруг - в световой полосе совсем невдалеке, в километре, может, меньше, заметался... заяц! Серый одурело бросался из стороны в сторону, застывал свечой на месте, не в состоянии сориентироваться, найти спасение от ослепительного света. Шпаковский видел его и без оптики, покачиванием луча провоцировал на еще более отчаянные броски. Мелькнула в памяти примета из деревенского детства: встретить зайца - к добру...
- Командир, - послышалось в наушниках. - Супрунова пошлем, он их голыми руками берет...
Предложение Шпаковского было заманчивым, однако не задумываясь, приказал ему взять луч вправо, а вскоре вновь влево: тем временем зайца уже и след простыл. Выждав минутку, подал команду «рубильник» - и луч мгновенно погас, оставляя за собой красноватый отблеск остывающих графитовых стержней.
Густая, до боли давящая на глаза тьма возвратила к не веселым конфликтным реалиям. «Не ломать через колено». Хорош Шпаковский! А что делать! Не переломишь сразу - пригнется и вновь распрямится, чтобы сломать тебя...
В помещение возвратился последним - задержался с Ревой. Оказывается, заступать в караул не его, а Супрунова очередь. Рева должен отдыхать и заступить на дежурство, когда под утро, отсветив, все отойдут ко сну. А он будет и за караульного, и займется делами по кухне, когда станет совсем светло.
- Извини, не знал, - сказал Реве. - Попался первый под руку. Потерпи минутку: поужинает Супрунов - и подменит.
В учебном отряде после «луча» обычно делали разбор действий расчета. Не знал, практикуется ли это здесь, но решил отметить филигранную работу первого номера - Шпаковского, четкость и синхронность третьего - Соболева, и удивился, с каким воодушевлением воспринята его похвала. И впрямь, подумал, доброе слово каждому приятно.
- Вот и еще одна причина! - подхватил Супрунов. - Встреча нового командира - раз, первый его «луч» - два, можно сказать, награды Шпаковского и Соболева - три. Бог троицу любит! Прошу отведать трапезу... - артистическим жестом показал на стол в притемненном углу. - С девчатами оно, конечно, было бы веселее по такому торжественному случаю, но хрен с ними - нам больше достанется. Прошу...
Подошел, глянул на уставленный яствами стол - и чуть язык не проглотил: с убогих алюминиевых солдатских тарелок немо вопили сказочной вкуснотой тонко нарезанные, почти прозрачные ломтики сухой полендвички, покрупнее - куски подсушенного окорока и вообще роскошь - сушеная колбаска домашнего изготовления, еще что-то непонятное, но ужасно аппетитное.
Супрунов нагнулся и достал из-под стола невиданной формы роскошные бутылки.
- Что это?!
- Нормальный продукт! В этой - доведенный до употребительной кондиции спиритус, а в этой - щедрый подарочек морского бога Нептуна, - пояснил Супрунов. - Тебе, конечно, нептуновки плеснуть?
Понял, что изгнание девчат - лишь цветочки, а вот созрели и ягодки...
- Товарищ ефрейтор, - пристально посмотрел на Шпаковского строгим взглядом. - Возьмите спиртное и вылейте, а лучше - разбейте. О камень во дворе, стекло приберем завтра...- Как? - не совсем понял тот. - Шутишь, командир...
- Не шучу. Выполняйте!
Шпаковский не сдвинулся с места. Чувствовалось, что совершить такое «кощунство» он не в состоянии. Ничего не оставалось, как самому взять по бутылке в руку и направиться к двери.
- Поставь на место! Не твоя... - вскочил и преградил путь Супрунов. - Да я у тебя на голове разобью, салага! - Схватил за бутылку.
Выдержал его тяжелый, полный решимости взгляд и заорал, не узнавая своего голоса:
- Сми-и-рр-но! Ша-агг влево! - и не поверил своим глазам: Супрунов машинально опустил руки и так же машинально уступил дорогу, не давая себе отчета, что делает, не понимая, что спасовал, спасовал вовсе не перед ним, младшим сержантом, салагой, а перед этим звучным, решительным, магическим воинским «смирно!», спасовал самопроизвольно, на уровне подсознания, инстинкта.
Жалостливый звон разбитых бутылок вверг всех в глубочайшее уныние, породил гнетущую тишину, еще более наэлектризованную, взрывоопасную, чем после изгнания девчат. Никто не садился и его не звали к столу. Питал надежду, что, как и в первый раз, очередной «луч» немного разрядит атмосферу. Однако как вышли светить мрачными, молчаливыми, так и возвратились. Он понимал их: старались, с фантастическим гостеприимством собрались встретить нового командира. Такие яства где-то добыли - из посылок приберегли или девчата принесли, симпатичную блондиночку удружили, а он!.. Он их понимает, они не понимают и вряд ли способны понять... Силой обстоятельств он загнан в угол, где нет иного выхода, кроме: либо - либо... Либо принимает их подношения, их правила: живи - не тужи и дай жить другим - и в точности повторяет судьбу предшественника, либо... Кажется, для них непостижимо, что он всерьез способен избрать для себя второе «либо». Но странно получается... При знакомстве, неоднократных встречах с ними на заставе ни один добрым словом не обмолвился о бывших командирах, сделавших когда-то свой выбор... Поразительно, удивительно получается. Видимо, правда: на добреньких воду возят, а повозив, - и не вспоминают. Чаще долго помнят строгих, жестких, даже жестоких, вовсе самодуров и откровенных придурков. В армии и на гражданке. О добряках, парнях-рубахах вспоминают, когда прижмет, припечет... И они, видимо, уже вспомнили, а если еще не вспомнили, то обязательно вспомнят своего последнего командира, застуканного «батей», разжалованного за коллективную пьянку с подчиненными и сосланного четвертым номером на необитаемый островок.
В эту книгу входят два произведения Ильи Эренбурга: книга остроумных занимательных новелл "Тринадцать трубок" (полностью не печатавшаяся с 1928 по 2001 годы), и сатирический роман "Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца" (1927), широко известный во многих странах мира, но в СССР запрещенный (его издали впервые лишь в 1989 году). Содержание: Тринадцать трубок Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно использовать как путеводитель: Д. Бавильский детально описал достопримечательности тридцати пяти итальянских городов, которые он посетил осенью 2017 года. Однако во всем остальном он словно бы специально устроил текст таким намеренно экспериментальным способом, чтобы сесть мимо всех жанровых стульев. «Желание быть городом» – дневник конкретной поездки и вместе с тем рассказ о произведениях искусства, которых автор не видел. Таким образом документ превращается в художественное произведение с элементами вымысла, в документальный роман и автофикшен, когда знаменитые картины и фрески из истории визуальности – рама и повод поговорить о насущном.
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.