Возвращение на Сааремаа - [12]

Жесткие «батины» формулировки били, как обухом, бро­сали в отчаяние. Сжавшись, тупея от страха, обреченно ду­мал: снова штрафная...

- И еще полезная информация, - нагнетал «батя», - за­помни имена: Юта, Лайма, Аманда... Понадобятся. Осталь­ные сам узнаешь... Есть вопросы?

Какие тут могут быть вопросы! Не скажешь, как на граж­данке: «дайте подумать», «посоветоваться», «семейные об­стоятельства», «не могу», «не обеспечу», «предложите что-нибудь попроще»...

Оставлял «батин» кабинет в полном смятении и отчая­нии. Ребята возбужденно обсуждали, радовались своим назначениям, пробовали успокаивать: не падай духом, Миша, может, не так страшен черт, каким его намалевал полковник, но это было слабое утешение. Волком выть хотелось от досады и обиды: за что, за какие грехи?! И может, впервые закралась крамольная мысль: а на кой ляд было соваться перед армией в кандидаты партии? Служил бы, как все, а то все штрафная да штрафная - коммунисты, вперед! Решительно отогнал эту гаденькую, шкурную крамолу, начал рассуждать в полном соответствии со своими убеждениями: а кто, как не коммунисты, должны быть на самых трудных и ответственных участках? Кто, как не коммунисты, обязаны являть везде и во всем при­мер? Партия ведь - авангард народа. Потому в партию и принимаются лучшие из лучших. Нескромно, конечно, считать себя лучшим. Но... Коль тебя приняли, оказали высокое доверие - будь любезен оправдывать. Разве в партию вступал, чтобы иметь выгоду, искать тепленькое место, отсиживаться за чужой спиной? Нет, и еще раз нет, конечно. Чего же тогда распустил слюни? Не паниковать надо, а, как подобает коммунисту, зажать волю в кулак, думать, как наилучшим образом выполнить задание командования.

И на душе немного полегчало...

***

Добираться на заставу предстояло рейсовым автобусом с городской автостанции, что была в пяти минутах ходьбы от штаба. Протянул в окошко проездное требование, кассирша молча выписала билет, сообщив с непри­вычным акцентом, что машина стоит на площадке, отправится в рейс через двадцать минут. Автовокзал был почти пустынен. Автобусик послевоенного выпуска, где водитель не отгорожен от салона и открывает дверь массивным рычагом, стоял в одиночестве на привокзальной площадке. В нем сидело уже человек пять. Занял место подальше сзади, положив рюкзак на сиденье, и вышел коротать время на свежем воздухе.

Пока осматривал территорию, безуспешно пытаясь читать написанные на чужом языке объявления, плакаты, автобусик почти заполнился. Преимущественно женщинами - от старушек до совсем еще девочек. Напуганный «батиными» рассказами, опасался, чтобы не присоседилась какая-нибудь красивая соблазнительница. Старался смотреть на пассажирок как на безликую массу, но это не очень удавалось. На заднем сиденье, посредине, одиноко расположился военный - чернопогонник с шоферскими эмблемами. Поздоровался, намереваясь пересесть к нему рядом, однако тот ответил на его «привет, земеля!» холодно, безразлично, даже недовольно, не проявляя никакого желания к общению. Подумал: странный тип. Чернопогонник безучастно смотрел в одну точку, обхватив ногами засаленный рюкзак с автомобильной коробкой передач и держась рукой за черный набалдашник на конце рычага.

Наконец, появился водитель - белобрысый мужчина лет сорока, произнес что-то по-эстонски, завел мотор, и машина поползла по узким улочкам. Подошел к водителю, назвал свою остановку и попросил предупредить, чтобы не проехать, возвратился на свое место под безразличными взглядами пассажирок. Вскоре проблеснуло море, выехали на ут­рамбованную, ровную, как асфальт, гравийку.

В штабе, где получал проездное требование, по висящей на стене карте успел изучить эту дорогу. Она опоясывала остров, не отрываясь далеко от береговой линии, в том числе задранный вверх «хвост» полуострова Сырве, настолько уз­кий у основания, что линии дорог практически сливались. Здесь, немного левее - его прожекторная станция. Смех и грех: попал коту под хвост! Дорога таила опасность: прово­ронишь свою остановку - можно возвратиться туда, откуда выехал. Поэтому запомнил, даже записал для надежности название своей остановки.

Дорога, как и на карте, то бросалась к самой кромке моря, то отбегала и пряталась в рощицах с преобладанием невысоких кряжистых сосен, то прорезала малоконтур­ные, усеянные камнями поля, то поднималась по пологим склонам, то вновь бежала по равнине. Бросались в глаза частые заросли можжевельника - точно как на песчаных склонах в пойме Немана, только деревца покрупнее. При­рода привлекала своей спокойной, неброской красотой. Конечно, эти мягкие, светлые островные пейзажи не шли ни в какое сравнение с мрачноватыми, болотистыми мес­тами под Ленинградом, да и карельскими под Сартавалой, где начинал службу, - тоже. Там своя, особенная, строгая красота - высокие, стройные ели, замшелые скалы, про­зрачные озерца в каменных ложах, еще издали отдающие холодком. Строго, степенно, величественно, а для души чего-то не хватает. Света, тепла, что ли... Проплывающие за окном неброские сааремские пейзажи успокаивали, приглушали тревогу, саднящий душу страх перед неясным будущим.