— Я никогда ничего не скажу, — отвечал твердо отец-настоятель. — Ни я, ни дьякон Бэрдас, ни мой воспитанник Лев. За нас троих я ручаюсь, но как быть с другими, вот с этими рабами, с этим правителем? Нас ведь могут наказать за вину других.
— Этого не случится, — отвечала решительно императрица, и ее взгляд стал твердым и беспощадным. — Эти рабы — они немые, у них у всех вырван язык, так что они не могут ни слова рассказать о тех тайнах, свидетелями которых они оказались. Что касается тебя, Базилий…
Она подняла властно свою белую, лилейную руку и сделала тот самый приговаривающий к смерти жест, какой он сам использовал всего полчаса назад.
Черные рабы набросились на него, словно охотничьи псы на оленя.
— О моя всемилостивейшая государыня, за что? Что я плохого сделал? — закричал он тонким, пронзительным, ломающимся голосом. — Почему я должен умереть? Будь великодушна, прости, если что не так.
— Ты обратил меня против моей родной крови… Ты подстрекал меня убить моего собственного сына!.. Ты собирался воспользоваться моей тайной против меня! Я это сразу прочла в твоих глазах. Жестокий палач, вкуси же сам участь, на которую ты слишком часто обрекал других.
Твой удел — смерть! Я сказала!
Старик с мальчиком в ужасе кинулись бежать из сводчатого подземелья. Когда они на пороге оглянулись назад, то увидели гордо выпрямившуюся фигуру императрицы в золототканой одежде. Они также мельком увидели покрытый зеленым лишайником зев колодца и раскрытый красный рот евнуха, когда он кричал и умолял при каждом рывке мускулистых рабов, тащивших его с каждым шагом все ближе и ближе к краю колодца. Зажав уши руками, мальчик со своим наставником выбежали из подземелья и уже издали услышали визгливый крик падающего вниз царедворца, а затем тяжелый, всплеск воды, донесшийся из далекой темной бездны.
©Перевод Николая Колпакова
