Возвращение - [8]

Лаборатория была пуста. Одинокий светильник на стене тускло помаргивал в тишине, от машин падали огромные тени, и его собственная тень скакала по стенам. Он дотрагивался до скамеек, стульев, измерительных приборов, машин — всего подряд, просто чтобы убедить себя, что действительно вернулся.

— Все это на самом деле, — повторял он снова и снова.

Вызванная облегчением невыносимая слабость окутала его вуалью. Он привалился к кабине. Кое-где на обшивке виднелись темные отметины и свисали лохмотья металла. Он ощутил к сфере едва ли не любовь. Даже подстреленная, она все равно доставила его обратно.

Он внезапно взглянул на часы. Два ночи… Мэри… Он должен быть дома. Быстрее, быстрее.

Дверь оказалась заперта. Он нашарил ключи, открыл дверь и кинулся бежать по коридору. Здание было безлюдно. Он добежал до входной двери, отпер ее, вспомнив, что надо запереть за собой, хотя его уже трясло от волнения.

Он пытался идти, но все время переходил на бег, а его мысли в предвкушении неслись впереди него. Вот он на крыльце, вот входит в дверь, взлетает по ступенькам в спальню… «Мэри, Мэри», — кричит он… Врывается в спальню… Она стоит у окна. Вот она развернулась, увидела его, бесконечное счастье отразилось у нее на лице. Она заплакала от радости… Они обнимают друг друга, целуются: вместе, они вместе.

— Мэри, — бормотал он, задыхаясь, и снова принимался бежать.

За спиной осталось высокий черный Корпус социальных наук. Вот уже кампус оказался позади, и он радостно несся по Университетскому проспекту.

Уличные фонари мелькали перед глазами. Грудь вздымалась от прерывистых вдохов. Резкая боль пронзила бок. Рот широко открылся. Обессиленный, он вынужден был перейти на шаг. Отдышался и снова побежал.

Осталось всего два квартала.

Впереди, на фоне небосклона, вырисовывался темный контур его дома. В гостиной горел свет. Она не спит. Она не теряет надежды!

Сердце его устремилось к ней. Жажда ощутить тепло ее рук была почти невыносима.

Он устал. Замедлил шаг, ощутил, как дико трясутся конечности. От волнения. Все части его тела либо пронзала боль, либо сковывало онемение.

Он был уже на подъездной дорожке. Входная дверь оказалась открыта. Через затянутую москитной сеткой внутреннюю дверь он видел лестницу на второй этаж. Он остановился, глаза его сверкали от болезненной жажды.

— Дома, — пробормотал он.

Он проковылял по дорожке, потом вверх по ступенькам крыльца. Пронзительная боль корежила тело. Голова готова была взорваться.

Он открыл дверь и ринулся в арку гостиной.

Жена Джона Рэндалла спала на тахте.

Нет времени на разговоры. Он хочет видеть Мэри. Он развернулся и подошел к лестнице. Заковылял наверх.

Он споткнулся, едва не упал. Схватился за перила правой рукой. Крик зародился и застыл у него в горле. Рука растворялась в воздухе. Рот сам раскрылся от пронзившего его ужаса.

— Нет! — хотел выкрикнуть он, но у него получился только жалкий писк.

Он продолжал карабкаться наверх. Распад пошел быстрее. Кисти рук. Запястья. Они просто рассылались на куски. Ощущение было такое, будто его кинули в чан с концентрированной кислотой.

Разум закручивало внутрь самого себя, когда он пытался осмыслить происходящее. Но все равно продолжал подниматься по ступенькам, теперь уже на лодыжках, на коленях, на расползающихся останках исчезающих ног.

И тут он понял все. Почему дверь кабины была заперта. Почему они не позволили ему увидеть собственный труп. Почему его тело просуществовало там так долго. Потому что он добрался до две тысячи четыреста семьдесят пятого года живым и только потом умер. И теперь ему придется вернуться в тот год. Он не сможет быть рядом с ней даже в смерти!

— Мэри!

Он пытался кричать. Она должна узнать. Но не получилось издать ни звука. Он ощутил, как распадаются части горла. Он должен как-то добраться до нее, дать ей знать, что вернулся.

Он добрался до лестничной площадки, протиснулся в открытую дверь их спальни, увидел ее, лежащую на кровати, забывшуюся в горестном изнеможении.

Он позвал. Ни звука в ответ. Гневные слезы брызнули из пересохших глаз. Он стоял в дверном проеме, пытаясь войти в комнату.

«Без тебя мне не жить».

Всплывшие в памяти слова терзали его. Его плач был похож на отдаленное бульканье лавы.

Он почти уже растворился. То, что от него осталось, поднималось над ковром, словно утренний туман, черные глаза сверкали яркими темными бусинами в клубящейся мгле.

— Мэри, Мэри… — теперь он мог только думать, — как сильно я тебя люблю.

Она не проснулась.

Он усилием воли придвинулся ближе, впитывая в себя ее расплывающийся образ. Чудовищное отчаяние сдавило его разум. Его призрак содрогнулся от едва слышного стона.

А потом женщина, улыбнувшаяся в тревожном сне, осталась в комнате одна, если не считать пары призрачных глаз, которые повисели в воздухе еще мгновение, а затем исчезли, как будто крошечные миры, вспыхнувшие при рождении и в тот же миг умершие.