Возвращение Мастера и Маргариты - [11]

– В мою работу я вложил всю любовь к народу этой страны, уважение к его культуре, истории, – озарившись доброй улыбкой, произнес Камноедилов. Монумент великого русского актера, слившегося с образом царя–кровопийцы, но в то же время – его отрицающий – это… – Курман изобразил гибкими руками нечто большое и обтекаемое, словно виолончель.

– Говно, – отрезал с аппетитом кушавший Свеклотаров. Он использовал самое мягкое, можно даже сказать, хвалебное определение из своего привычного лексикона. Курман дрогнул, позеленел и с рождественским звоном уронил бокал. Отец Савватий, опустив очи, перекрестился.

Двадцать секунд на террасе, обдуваемой наивным ветерком, царило идеальное молчание. При этом лучше всех, глубже всех и мертвеннее молчал оскорбленный скульптор. Затем он поднялся, сверкая глазами и бриллиантами, и все догадались, что певца в полу–царском виде Камоедилов лепил с себя.

– Мхыч тыл абгаз! – произнес художник с интонацией старейшины, провозглашающего кровную месть до седьмого колена.

– Можно вас на минутку, Рамзес? – взяв под локоть Свеклотарова, Альберт Владленович увел его в дом, где деликатно объяснил, что искрометный юмор – дело хорошее, но не во всеуслышание. А вполне понятную неприязнь к лицам русофобской национальности, следует до время придержать в интересах дела.

После чего Свеклотаров опорожнил стоя два фужера водки и, ссылаясь на дела в Комитете освобождения России, отбыл. Проводив соратника, хозяин вернулся к столу, где заметно сплотившаяся компания бурно заверяла Курмана в неоспоримой гениальности его творений. Значительно заглянув в глаза скульптора, Пальцев прижал ладонь к груди:

– Извини, Курман. Разница менталитетов, воспитания… Не станем портить суетным великий момент. – Альберт Владленович поднял бокал, обвел присутствующих увлажнившимся взглядом:

– Хочу напомнить, друзья, что всех нас объединяет беззаветная любовь к Родине. Ради нее мы будем работать, невзирая на отдельные разногласия и поверхностные антипатии. За нашу великую Родину!

Выпили молча. Да что еще добавить к таким словам и хрустальному звону над Екатерининским сервизом?

Глава 2

Вначале занялся мелкий мусор, солома, затем огонь перескочил на картонные ящики с гордой наклейкой "Кипр" и коробки из–под кулинарных изделий отечественного производства. Запах гнилых апельсинов задушила кислая, серой отдающая вонь и ностальгические ароматы "застойного" общепита типа "гуляш второй категории, соус основной". Жадные языки мужавшего на дармовых харчах пламени, смачно потрескивая, взвились к балкам потолка, прихватывая по пути висящее на веревке тряпье, клочья газет и прочие предметы домашнего обихода, оставленные бомжами. Из темноты под выбитым оконцем метнулись два полуголых тела, жалобно запричитала женщина, загрохотало, заскрипело, задымило. Чердак пылал, превращаясь в бушующий над крышами домов факел.

– Баста! Сдохнем здесь все, как Лазо в топке белофашистов, – щуплый господин в лиловой дутой куртке и желтой каскетке с изображением Золотой пальмовой ветви Каннского фестиваля, махая руками и кашляя, с грохотом покатился вниз по лестнице не обитаемого подъезда.

– Совсем охренел, Сеня?! С твоей астмой?! – подхватил его под руки крепыш в карпатской овчинной безрукавке, изображая выпученными глазами крайнюю обеспокоенность. – Ведь обещал же, обещал всему коллективу! Подумай о нас, об искусстве, мать его так! Извини за пафос.

– Не умею халявничать, – тяжко подвесившись к локтю крепыша, простонал увенчанный пальмовой ветвью и, выбравшись из подъезда в узкий помоечный дворик, обратил на своего заботливого спасителя трагический взор: – Душа болит, Ливий!

Они стояли обнявшись посреди осеннего неуюта – единомышленники, мастера экрана, соавторы ленты "Пламя страсти", которой предстояло потрясти кинематографический мир.

Режиссер – Касьян Тарановский был мал, худ, зелен лицом. При этом почему–то на всех киношных тусовках Сеню путали с Роланом Быковым, а в печатных информациях – с Арсением Тарковским и даже, бывало, с Андреем. Ирония судьбы неиссякаема и порой, многозначительна. Понимаешь на конкретном примере, что зло неотвязно сопутствует добру, искажая его лик своей дурной харей, а за великим человеком следует персональный пародийный двойник.

Постепенно Касьян не только смирился с участью двойника, но и научился извлекать из нее рациональные зерна. Кроме Быкова и Тарковских он охватил довольно представительную группу киномастеров отечественного и зарубежного происхождения, чьи идеи, приемы, персонажи появились в его лентах в изгаженном, но все же – обидно–узнаваемом виде. В процесс переваривания им совокупного продукта мировой культуры включались ядовитые ферменты мелкого сквалыги, приспособленца и неудачливого прелюбодея. От "метода" Тарановского за версту несло похабщиной и сивушным новаторством отечественного разлива.

Перестройка подкосила, но не сломила певца социалистического реализма. Из персонального кризиса режиссер вынырнул с помощью деятельной супруги, возглавившей торговую фирму "Полет" по обмену через страны третьего мира баллистических ракет среднего радиуса действия на "ножки Буша". Отъевшийся окорочками, подобревший Арсений, признал себя пост–пост–модернистом, влился в процесс возрождения отечественного кинематографа и, наконец, покусился совместно со сценаристом Закрепой на реализацию монументальной задумки.