Возвращение Ктулху - [193]

В доселе темной камере вспыхнул яркий свет. Лысые и волосатые затылки экспертов зашевелились, их шепот уже нельзя было назвать негромким. Председатель комиссии недовольно постучал карандашом по столу.

— Внимание, господа! — Его пронзительный голос царапал перепонки. — Напоминаю, что от нашего решения зависит судьба коренной реформы в системе наказаний особо тяжких преступлений.

Разговоры моментально смолкли, и воцарилась тишина, прерванная лишь вторым звонком.

Преступник, приговоренный к смертной казни — за зверское изнасилование малолетней — и добровольно согласившийся заменить расстрел на процедуру «Око за око», медленно вошел в камеру. Обритая голова его была опущена. Конвоир развязал заключенному руки и поспешно захлопнул стальную дверь. Заскрежетали, защелкали многочисленные внешние запоры. Охранник вовсе не жаждал встретиться с Наказателем, который появится здесь ровно через минуту.

В камере не было никакой мебели; серые гладкие стены без единой ниши или выступа и столь же ровный бетонный пол с единственным круглым отверстием посредине — очевидно, для стока воды при уборке.

Это ожидание могло изнурить кого угодно — что уж говорить о самом приговоренном. Смертник прислонился к стене и сполз по ней, в конце концов оказавшись на корточках. Он неотрывно смотрел на вторую дверь. Именно оттуда придет ОНО… Казалось, третий звонок никогда не прозвенит.

Парфенов, как ни старался, не мог сдержать нетерпения. Он едва не сучил ногами. Губы сами складывались в нервную улыбку, так что на пухлых щеках образовались трогательные ямочки. Председатель, напротив, был сама невозмутимость, он больше не сверлил «гения» взглядом — экономил уничтожающий заряд на потом. Он не верил в действенность Наказателя, выведенного в лаборатории, но имел крепкие нервы и без труда мог дождаться позорного фиаско эксперимента. Это его предвкушение было не менее сладострастным, чем парфеновское ожидание успеха.

Приговоренный внешне не проявлял страха. Никто во всей тюрьме не мог даже предположить, что он жаждет прихода Наказателя, как любой смертник ждет исполнения своего последнего желания. «Потом меня все равно убьют, — думал он, — но это потом…» Он был уверен, что напоследок сумеет получить еще одно быть может, самое главное в своей жизни. Такое, которого не испытывал еще ни один смертный.

Да, не оскудела еще земля русская талантами — японцы отстают в разработках такого рода по крайней мере на пять лет, а американцы и того больше. Слишком много сомнений, нерешительности — плоды чрезмерной демократии…

Третий звонок грянул как гром среди ясного неба. Прямоугольная стальная плита с тихим лязгом уехала в стену, и внутрь камеры полезли омерзительно причмокивающие рты. Потом выяснилось, что ими заканчивались длинные щупальца. Председатель комиссии похолодел — в первое мгновение ему показалось, что в наш мир заявился жуткий кумир его сына, мертвый бог Ктулху.

Ярко-розовые бесконечные ленты языков плотоядно облизывали пупыристые раздутые губы, капала на пол пузырящаяся пахучая слюна. При близком рассмотрении пупырышки на губах оказались присосками.

Кого-то из экспертов начало тошнить, и он опрометью бросился в туалет. Другие зажимали руками рты, изо всех сил пытаясь досмотреть экзекуцию до конца. Третьим же это жуткое представление явно пришлось по душе. Вот только показывать свои эмоции было политически неграмотно.

Смертник весь затрепетал, ведь он мог получать удовольствие от многого, и особенно от боли — как чужой, так и своей. А тем временем этот живой клубок не спешил приниматься за дело. Он полностью втек в камеру и теперь расправлял все свои многочисленные конечности, словно проверял «инстументарий», как хирург, готовящийся к сложной и долгой операции.

И тогда смертник сам пошел ему навстречу. Наказатель тоже предвкушал это «свидание». Одно из щупалец с огромным ртом на конце вдруг стремительно выбросилось вперед, будто желая поцеловать человека. При этом рот раскрылся еще шире, показывая свой истинный размер — сантиметров тридцать или того больше. И тут раздался

Председатель комиссии неподвижно сидел за столом, уронив голову на руки. Он все никак не мог прийти в себя. Остальные эксперты разбрелись кто куда. Видок у них был неважнецкий. А двоих, самых нервных, и вовсе пришлось приводить в чувство нашатырем. Из коридора доносилось бульканье и хлопанье дверцы холодильника — одну за другой доставали и вскрывали бутылки «боржоми».

— Ну как вам показалось? — продолжал теребить его Парфенов.

— Оставьте меня в покое! — наконец рявкнул Сергей Эдуардович и хотел было встать и выйти из-за стола.

Но генный инженер не дал — бесцеремонно вцепился в рукав.

— И все-таки вам понравился мой «ребеночек»? — заискивающе смотрел в глаза председателю Парфенов, но хватка его при этом оставалась железной.

— Да! Да! Да!!! — рявкнул тот и, вырвав рукав, бросился к двери, ударил в нее плечом, словно хотел сорвать с петель.

2

Прошел год. Первый эксперимент, несмотря на особое мнение наиболее чувствительных экспертов, был признан успешным. Разгоревшийся было скандал быстро потушили — после вмешательства высоких чинов. Парфенову предоставили карт-бланш, и он получил в свое распоряжение целый институт.