Возвращение Каина - [37]

Нужно было уходить — не сидеть же здесь вечно.

Он встал, ссутулился и, прихватив фуражку, подался было к мосту и почему-то вернулся. Ноги не слушались, возвращали его назад — испытание судьбы… «Все с Ней прошел», — Кирилл думал о ней уже не как о девушке, которую встретил на улице — реальной и живой; она словно была уже выточена из камня. В сознании утвердился Ее образ, и безымянность лишь усиливала такое отношение к Ней.

«Все, все с ней прошел… Все принял. И не выдержал последнего… И получилось — сбежал. Сбежал!.. На миг отвлекся, потерял из виду… А в траве стояла мина…»

«Ну, налетел, наехал… ну и что? — спросил он себя бесстрастно. — Стреляться, что ли? Пойти домой проспаться, отдохнуть, погусарить с Аристархом Палычем, пострелять… И все пройдет. Развеется первое очарование… Она же изначально порочна! И порок останется на всю жизнь. Сдохну от ревности…»

«Надо еще посмотреть! — Он повернул к двери храма. — Может, где-нибудь стоит в уголке… Может, плачет!»

Его встретила черная старушка:

— Что тебе, сынок?

— Хотел посмотреть…

— Закрыто, служба, кончилась, — пожалела она. — Приходи вечером, к шести часам-то как раз будет.

— Не молиться… Я просто хотел посмотреть, — залепетал он.

— Ступай тогда в нижний храм, — посоветовала старушка. — Здесь мы полы моем. А там — можно.

— В нижний? — тупо спросил он.

— Ага! Вход-то от кладбища открыт… Ты не заболел ли, паренечек?

— Спасибо, — обронил Кирилл и ушел. «Конечно! Она вернулась к своей могиле! — догадался он и поправился: — К Той могиле…»

Он побежал на кладбище, но тут заметил старика, который сидел возле двери на корточках и курил. Дверь эта выходила прямо к богатым и старинным надгробьям, отделенным изгородью — чугунными литыми решетками.

— Дед? А что там? — Кирилл указал на дверь.

— Церква там, брат, церква, — сказал старик безразлично.

— Что же там делают?

— А Богу молятся…

— Но наверху же, — растерялся Кирилл.

— И наверху, и внизу, — везде Богу молятся, — равнодушно вымолвил старик. — Один я не молюсь. Ничего не понимаю! И мне так хорошо!

Кирилл ступил за одни двери, за другие и оказался в храме. Здесь пока еще не молились, а просто стояли и ждали — старики, дети, молодые люди; здесь должно было что-то совершиться, наверное, какой-то обряд. Молодежь и дети — впереди — четверо полуголых парней стояли с краю, плечо к плечу, словно богатыри, и на другом краю — женские фигуры, обряженные в длиннополые бесформенные рубахи. Дети же, как ангелы, носились между взрослых и веселились, совсем не стесняясь наготы. И вдруг Кирилл оцепенел: Она стояла в этом строю! Живая, телесная и неузнаваемая в рубище, похожем на саван.

Он приблизился и стал за ее спиной. Еще бы шаг — и можно прикоснуться рукой, однако незримая линия разделяла их, и Кирилл скорее почувствовал, чем сообразил, что ему сейчас нельзя переступать эту черту. «Нашел! Нашел! — торжествовал он. — Я тебя нашел, любимая…»

Сначала он испугался этого слова, странно звучащего даже в мыслях, но в следующее мгновение его озарило, хотя уже было поздно: там, на кладбище, он мог окликнуть ее этим словом! И она бы отозвалась. И слово это — единственное! — не звучало бы кощунственно… Вся беда, что оно родилось лишь сейчас, в храме, а среди могил не могло прийти в голову.

«Любимая, — почти шептал Кирилл ей в спину. — Любимая, любимая…»

Показалось, она услышала его мысли, вскинула склоненную голову и все-таки не обернулась, потому что вышел молодой священник в ризах и стал записывать имена. Все, кто готовился к обряду, собрались в полукруг, словно на сговор, и она была с ними. И тоже назвала свое имя:

— Анна.

«Анна? — повторил он. — Аннушка, Анечка…» Оно не подходило, не соразмерялось с Ней; оно был слишком коротким и малым, чтобы вместить Ее; оно несло в себе тот образ, который утвердился и жил в сознании Кирилла. Однако он избрал приемлемую форму — Аннушка, и теперь приучивал язык:

— Аннушка, Аннушка, Аннушка…

Она не слышала, поскольку священники начали читать молитвы, потом чем-то мазать лоб, плечи, ноги, водить вокруг купели. Она целиком погрузилась в обряд, и Кирилл безуспешно старался поймать ее взгляд. Наконец, их по очереди стали подводить к купели и плескать воду на головы. Она почему-то засмеялась и с удовольствием стала растирать воду по лицу и плечам. Тогда священник — тот самый, разодетый — плеснул на нее еще, так что рубаха на груди промокла и прилипла к телу. Она ушла от кунели счастливая, скрылась за ширмой в дальнем углу, и священник проводил ее взглядом, механически плеская воду на других.

Через несколько минут она появилась уже в платье, в вырезе которого посверкивал крестик, и, не взглянув на Кирилла, пошла к выходу. Он поспешил за ней и у двери окликнул:

— Аннушка? Аннушка!

— Подслушал? — спросила она уже на улице. — Танкист — длинное ухо!

— Аннушка, — он попытался взять ее руку. Она отстранилась, помахала ему:

— Поразвлекались, и довольно! Прощайте, прекрасный незнакомец. Дальше нам не по пути!

И пошла спокойно, без оглядки. У Кирилла сердце оборвалось — не удержать! Однако догнал, забормотал сбивчиво и глупо:

— Прости меня… Я отвлекся там, на кладбище… Больше не повторится! Я там нашел могилы своих предков…