Возвращение Каина - [25]

— Согласна.

— Думайте, вам говорят! — прикрикнул он. — Потом поздно будет!

— Ну, согласная я, согласная! — взмолилась она и прищурилась. — Только с одним условием…

— Слушаю.

— Весь сегодняшний день, вернее, остаток дня и всю ночь вы проведете со мной, — отчетливо выговорила она, тая смех.

— Любопытный вираж, — он сдвинул фуражку и почесал затылок.

— Вы что же, хотите жениться на мне сейчас? Вот прямо на асфальте?

— Допустим, не на асфальте, но как я слышал, женятся вроде бы в загсе, — сказал Кирилл. — А еще нам на уроках рассказывали, что сначала нужно подать заявление. И потому обязательно нужен паспорт.

— Увы, в загс мы уже опоздали, — заявила она. — Как нам рассказывали, там до обеда принимают заявления, а после обеда — расписывают. В нашем городе такой порядок.

— Ну и порядки в вашем городе…

— Так вы принимаете мои условия?

— А куда же мне деваться?

— Очень хорошо, — подытожила она. — И утром, если вы не сбежите от меня, ведите в загс. Так и быть.

Он отступил от нее и придирчиво осмотрел:

— Какая таинственная незнакомка… Давай теперь познакомимся, а таинственность оставим. Тебя как зовут?

— Нет, суженый-ряженый, — возразила она. — Давай все оставим до утра.

— У тебя определенно диктаторские задатки, — определил Кирилл. — И каблучки очень острые.

— Вот видишь, а ты заспешил в загс. К утру, может быть, тебе еще что-то не понравится…

— К тому же еще и мудрая, как змея!

— Но по гороскопу я собака, — призналась она. — А хотела бы быть змеей!.. Собака и Водолей, а ты?

— А я Кабан и Танкист! — засмеялся он, но тут же спохватился, пожалел: — Бедная, несчастная бабушка Полина! Знаешь, вчера мы с Палычем пропьянствовали всю ночь, даже немного постреляли. Сегодня вообще ночевать не приду!.. Ладно! — Он взял ее руку и завел под свою, левую. — Запомни свое место. Ходить со мной положено только слева.

— Слушаюсь, мой лейтенант! — серьезно сказала она и повела его за собой. — Теперь вперед. У нас будет очень много дел!

Кириллом уже овладела безрассудность стихии, и он был готов, как жеребенок, мчаться по улице, высоко подбрасывая ноги…

В то же утро Аристарх Павлович принял объект под охрану, выдал ключи от помещений, наскоро проверил пожарную безопасность на складе сухих кормов и, запершись в сторожке, запел. Опасаясь, как бы в голове снова не замкнуло, он вырабатывал в себе рефлекс, устанавливал прочную связь языка и мозга, якобы которая нарушилась из-за инсульта. Со своей бедой он дважды лежал в клинике, где Аристарха Павловича лечили электрическим током, иглоукалыванием, гипнозом. Ничего не помогало. Утраченная речь была как наказание за прошлую болтливость и суесловие. Ему не запрещали выпивать, и после болезни он несколько раз умеренно погулял и, может быть, еще тогда бы развязался язык, если бы в те гулянки пели песни. Их же давным-давно не пели, и Аристарху Павловичу даже в голову не приходил такой метод лечения. И вот свершилось!

Кроме возвращаемого дара речи рождался у Аристарха Павловича новый, неведомый дар — дар голоса. И он удивлялся этому не меньше, чем слову. Раньше, случалось, пел и петь любил, особенно когда пешком или верхом на коне обходил и объезжал охраняемый участок лесов. Однако пел негромко, для себя, а если в компании — то хором и, по сути, никогда не слышал настоящего своего голоса. Теперь же Аристарху было смешно, что в нем столько лет жил втайне от хозяина такой мощный голосина! Ведь голосовые связки-то остались те же и разве что окрепли от долгого молчания. Перепев все песни, которые помнил, Аристарх Павлович взял газету и стал распевать тексты. И поражался тому, что мог делать с голосом все, что захочет: действительно, как Шаляпин, бесконечно долго, на одном дыхании мог тянуть одну ноту, довести ее до самого верха, а потом, уронив с горы, взять низкую. Если хотел, одну и ту же строчку пел весело, а потом трагично, так что у самого наворачивалась слеза. И голос при этом лился, колыхался, как знамя на ветру. Сидя в сторожке, Аристарх Павлович жалел, что не помнит романсов «Гори, гори, моя звезда» и тот, в котором знал строчки «Ночь темна, долина внемлет Богу, и звезда с звездою говорит». И еще очень расстраивался, что не умеет играть на гитаре. Сейчас бы вот отдежурил, а завтра явился к женщинам в теплицу, молча, как в последнее время, принес самовар, а потом бы взял гитару и дал такой концерт! Такой концерт! Чтобы Валентина Ильинишна слезами улилась от восторга и умиления. И утешался Аристарх Павлович тем, что многие романсы и песни можно было петь без музыки.

Дождавшись обеда, он побежал домой и с ходу предстал перед бабушкой Полиной: уж наверняка у старой библиотекарши были сборники песен и романсов! Но выпевать перед ней свою просьбу было как-то неловко, и он стал писать.

— Подойди ближе, Аристарх, — сказала спокойно бабушка Полина.

Он стал возле ее кровати.

— Еще ближе!

Аристарх Павлович приблизился к изголовью.

— Теперь наклонись… Наклони голову.

Он послушно склонился над старухой и ждал. Бабушка Полина погладила его по волосам и вдруг вцепилась железной хваткой. Пальцы ее показались жесткими и крепкими, как толстая проволока. Она несколько раз сильно трепанула Аристарха Павловича и, выпустив, оттолкнула голову.