Возвращение к людям - [2]

Какой же ты дурак, Джимбо! Ты можешь надеяться только на то, что Ирена поймет, как тяжело ты был болен. Писатель Чарльз Джексон назвал одну свою книгу об алкоголике «Пропавший выходной». Для меня пропавшими были последние пять лет.

Слава богу, все мои четверо детей здоровы, периоды моих запоев не принесли им большого вреда; хотя переживаний у них было достаточно, по характеру они сильные и стойкие. Теперь я стал им гораздо ближе, чем прежде. У меня две красивые дочери и два отличных, обожающих спорт парня. Я стараюсь проводить с ними как можно больше времени. Живу я отдельно от семьи, но всегда могу прийти к детям, зная, что мне будут рады, если я не пьян. Несмотря на разрыв, мы с Иреной – в особенности Ирена – сумели все-таки сохранить для детей семейную атмосферу.

Не думайте, что я не пытался бороться со своей болезнью. Я проходил лечение у двух лучших психиатров и по крайней мере раз десять лечился в самых дорогих частных клиниках. Но кончилось все в бесплатном отделении для алкоголиков в наркологической лечебнице в Уорли, графство Эссекс, куда, не помню уже в который раз, я попал в сильнейшем опьянении. И тогда мне сказали, что уже ничем помочь не могут.

Почему я пристрастился к спиртному? Как случилось, что я потерял контроль над собой? Я задавал себе эти вопросы десятки раз. Считают, что алкоголики пьют, чтобы забыться. На это могу ответить горькой шуткой, что я забыл то, что пытался забыть. Однако то, что я пережил, далеко не смешно.

Со стороны можно было подумать, что в жизни мне все само шло в руки. Футболист международного класса, в делах – удачлив, в браке – счастлив, четверо детей, великолепный дом и много преданных друзей. Но если внимательнее вглядеться в жизнь Джимми Гривса, то можно найти ответ, почему я обращался к выпивке в поисках утешения и выхода. Но это был выход, ведущий в ад.

Когда мне только исполнилось девятнадцать, нас с Иреной постигло огромное несчастье. Наш старший сын Джимми Гривс-младший умер от воспаления легких четырех месяцев от роду. Я был воспитан в религиозной католической семье, но с того момента стал подвергать сомнению все, чему меня учили и что мне говорили о боге и церкви. Теперь я во много раз крепче духом, и все же, когда вспоминаю ту трагедию, мне хочется кричать от гнева, бессилия и боли. Это несчастье так и осталось для нас глубокой, незаживающей раной.

В течение нескольких недель после смерти нашего Джимми я был в таком безумном потрясении, что удивительно, как не сошел с ума. С этим несчастьем связан и переезд в Милан, но он нисколько не помог избавиться от того кошмара, и мне представлялось, что только выпивка может из него вывести. Я пробыл в Милане четыре месяца. Но казалось, прошли долгие годы. Уезжал я в Милан мальчишкой, а когда благодаря клубу «Тоттенхем» смог вернуться оттуда, чувствовал себя человеком с богатым жизненным опытом.

В «Тоттенхеме», чтобы снять напряжение от игры, я продолжал здорово пить. В мое время страсти в большом футболе достигли невероятного накала, и поражение воспринималось как бесчестье. Перед игрой мы были так возбуждены, а во время игры адреналин подскакивал у нас до такого уровня, что после матча многим игрокам необходимо было какое-то средство, чтобы успокоиться и привести себя в норму.

Меня всегда считали игроком с холодной головой, железными нервами, хотя в действительности я человек неуравновешенный и легко возбудимый и много курю, чтобы снять напряжение.

В «Тоттенхеме» к любителям выпить относились спокойно. Я продолжал пить, и мне это стало нравиться. Ко времени перехода в клуб «Вест Хэм» я уже находился на начальной стадии алкоголизма: выпивка превратилась для меня в необходимость.

Однако по-настоящему я запил только после того, как ушел (сравнительно рано, в тридцать один год) из футбольной лиги. Именно тогда мне стала угрожать реальная опасность.

Слишком поздно я понял, что ушел из большого спорта, когда впереди у меня было еще немало лет настоящей игры. От своего бессилия что-либо изменить я хватался за горлышко бутылки. Но вскоре сама бутылка схватила меня за горло. Я стал ее рабом.

Зимой 1977 года я попал в больницу в наркологическое отделение психиатрической больницы в Колчестере, графство Эссекс. У меня была белая горячка, и когда меня из нее вывели, то предупредили, что я медленно, но верно свожу себя в могилу.

В лечебнице я увидел людей, потерявших человеческий облик, увидел загнанное выражение их широко раскрытых глаз, и в меня закрался страх, что я могу остаться там навсегда. Вскоре я потребовал, чтобы меня выписали.

Через несколько недель меня снова забрали в психиатрическую больницу, на этот раз в Уорли. Журналисты с Флит-Стрит[2] пронюхали, что со мной происходит, и когда о моей болезни стало широко известно, я понял, что дальше катиться некуда.

Два года я состоял в обществе «Анонимных алкоголиков», но относился к нему недостаточно серьезно. Однако после газетной шумихи я понял, что должен самым серьезным образом следовать советам и рекомендациям, которые получал в этом обществе, иначе жизнь свою я утоплю в бутылке.

В то время меня постоянно преследовала мысль о Хью Галлахере – гении шотландского футбола, забившем несметное количество голов; он, как и я, играл в свое время за «Челси». С ним на протяжении всей моей футбольной карьеры меня постоянно сравнивали. Уйдя из футбола, Галлахер превратился в алкоголика. В сорок четыре года, потеряв семью, оставшись без друзей, всеми забытый, он спрыгнул с платформы под поезд и погиб.