Возвращение к любви - [29]

Впервые Максим рассказывал другому о Нэстице. Он говорил почти шепотом, как бы обращаясь к себе, к своей памяти.

Валя задумчиво слушала, ее руки отдыхали на столе, а в мыслях возникали забытые немые сцены, как в старом фильме.

Она уже полгода работала в Стэнкуце, когда Могу избрали председателем. При первом их знакомстве Валя с трудом удержала смех: Мога был таким громоздким, угрюмым, пиджак его еле вмещал, готовый вот-вот лопнуть на спине. Она пришла в правление попросить машину угля — уже несколько дней в больнице не было топлива. «Уголь я могу дать, а транспорта нет!» — резко ответил Мога. У Вали пропала охота смеяться. Что делать? Ее уговоры ни к чему не привели. Новый председатель словно отгородился от нее прочным панцирем, который ничто не могло пробить.

На следующий день Валя на больничной повозке подъехала к правлению, остановилась у сарая с топливом, взяла в руки лопату, возчик — вторую, и они стали грузить уголь. Во двор выскочил Мога. Возчик как увидел его, так и опустил лопату.

— Грузи! — приказала Валя и гневно глянула на Могу. — А вы чего стоите руки в брюки? У вас нет лопаты? Возьмите мою! Слава богу, у вас такая спина, что на нее можно нагрузить тонну угля!

Мога разразился громоподобным смехом — весь двор загудел. Он сбросил с себя пальто, пристально посмотрел на Валю, на ее нежные белые руки и схватил лопату.

— Вот теперь вы мне нравитесь, товарищ доктор! — Мога перестал смеяться и воткнул лопату в гору угля. — Человек должен быть решительным, если хочет чего-то достичь. Даже с риском нарваться на неприятности…

После обеда Мога пришел в больницу, прошелся по всем палатам, побеседовал с больными и, словно окончательно убедившись, что в помещении достаточно холодно, сказал Вале:

— Завтра пошлю вам машину угля и еще одну — дров.

А на прощание буркнул:

— Ваши руки призваны не уголь грузить, а утешать страдающих. Берегите свои руки!

Тогда Валю очень удивила такая резкая перемена в отношении Моги к ней. Но со временем она поняла, что он ценит людей решительных, действующих без колебаний, — он и сам такой. Но, очевидно, здесь было и что-то другое, может быть, то, о чем сейчас говорил Мога…

Его частые посещения больницы… После ее свадьбы — тоже. На первый взгляд — невинные… Валя радовалась, что ее посаженый, председатель колхоза, так заботился о больнице. Но однажды она почувствовала, что все, что делает Мога, — это ради нее. И запретила ему приходить…

— До сегодняшнего дня я чувствовал себя виноватым перед тобой, — признался Мога с печальной улыбкой.

— Ты еще бываешь в Пояне? — с участием спросила Валя.

— Поеду… — Мога встал с кресла, словно собирался немедленно отправиться в Пояну, но сделал несколько шагов по мягкому ковру и снова остановился у окна.

«Странно, — подумал он совсем о другом. — Мне сейчас кажется, что тот год, который привел всех нас в Стэнкуцу, был необычным годом. Мы собрались здесь, как по тайному сговору. Не кажется ли тебе, что ты нас всех сюда привела?..» Мога круто повернулся к Вале. На лоб упала седая прядь, и Валя подумала, что, когда они познакомились, волосы у Моги были черные. «Постарел ты, Максим… Вот и стал сентиментальным».

— Знаешь, — продолжал Мога, снова глядя на снегопад, на хлопья, лениво плывущие в морозном воздухе, и медленно возвращаясь к своим мыслям, — Будяну, автор статьи, пишет о будущем Стэнкуцы… Двухэтажные дома, газ, горячая вода, баня, асфальтированные улицы, цветы вдоль тротуаров… И…

Мога не договорил. Ему было жаль, что все уже будет сделано без него, и хотелось сказать об этом Вале…

Валя подошла к нему, растревоженная его признаниями и волнением. Несколько мгновений она смотрела на летящие хлопья за стеклом.

— Позволь крестнице поцеловать тебя! — сказала она, и ее голос дрогнул.

— За какие такие достоинства? — улыбнулся Мога.

— За твою любовь…

Раздался резкий, длинный телефонный звонок. Валя обхватила руками голову Моги и поцеловала его в губы.

— А теперь иди и послушай, чего хочет от тебя телефон, — засмеялась она. — Я ухожу. И не забудь, пожалуйста, что завтра у нас праздник — семь лет с той поры, как ты, можно сказать, повенчал нас.

— Буду, буду, непременно! — весело ответил Мога.

Он проводил Валю до дверей, затем вернулся к окну и стал смотреть, как она шла через двор, постепенно растворяясь в снегопаде.

Он прощался с ней. Она первой пришла в Стэнкуцу, и вот именно она первой уходит от него. У него сжалось сердце. Теперь он уже знал, чувствовал всем своим существом, как тяжело ему будет уезжать из этого села, от этих людей, с которыми делил все: радости, горе, мечты…

Снова зазвонил телефон. Кто-то упорно добивался своего. Мога посмотрел на телефон, но не снял трубку. Он оделся и вышел, сопровождаемый требовательным звонком.

В тот послеобеденный час жители села видели, как их председатель ходит пешком по улицам, чего не случалось с ним давно. Он останавливался у ворот, обменивался двумя-тремя словами с хозяином и шел дальше. Зашел в школу, в детский садик, в магазин, задержался на несколько минут перед домом Тинки Урсаке, оглядел хорошо ухоженный двор и молчаливый дом…

Затем свернул на узкую улочку, которая вела к строительству здания для сушки табака. Здесь, к удивлению рабочих, он долго и молча глядел, как трудятся люди, пока не заметил Кирилла Гырнеца, который таскал камни. Подозвал его и строго сказал: