Возвращение к любви - [244]

— Добро! — махнул Станчу рукой, словно соглашаясь с Максимом; на самом деле он обращался уже к продавцу. — Беру камин. Вот этот, я его уже проверил, — добавил он, видя, что тот намерен отпустить ему прибор в упаковке.

Максим Мога предоставил ему рассчитываться за покупку и вышел. Эта встреча вновь пробудила в нем сомнения: жива ли еще в душе Виктора страсть к вещам? Или он просто не знает, чем заполнить пустоту?

5

В конторе Адела сразу доложила, что был товарищ Томша, спрашивал Максима Дмитриевича. Узнав, что он на заседании бюро, Томша просил передать, что заглянет на следующий день.

Максим Мога заметил, что девушка изо всех сил старается говорить спокойно, но губы у нее дрожат, глаза выдают глубокую печаль. После того как Томша женился, Адела совершенно изменилась. Погасли в глазах искорки, лицо вытянулось; ходить она стала сгорбившись, словно несла на плечах тяжкую ношу. И еще стала надевать темно-коричневый костюм, от которого ее лицо казалось землистым. Адела была образцовой секретаршей, Максим не мог ею нахвалиться. И он от души сожалел, что на ее долю не выпало желанное счастье.

Значит, Томша вернулся! Отлично! Он набрал номер Кэлиману и, к своей удаче, застал его в кабинете.

— Вернулся Томша, — довольно сообщил ему Мога.

— С нас, значит, причитается, — тихо рассмеялся Кэлиману. — Какая у вас программа на после обеда?

— Поеду в Селиште. Олару привез специалиста — сделать промеры Улука. Оттуда загляну к Штефану Войнику. Приглашал еще с осени, обещал угостить орехами на меду. Не поедете ли со мной?

— К сожалению, не смогу, занят. В другой раз.

Затем Мога по обыкновению пригласил к себе Иона Пэтруца и тоже предупредил, что после обеда его не будет.

— Появился Томша, — сказал Пэтруц.

— Знаю. Адела уже докладывала.

— И еще: в шесть часов вечера ты должен быть на месте. Пойдем все к Анне — поздравить ее. Такой день в жизни человека выпадает только один раз. Только один! — подчеркнул Пэтруц, словно Максима следовало убедить.

— Хорошо, обязательно буду, — обещал Мога. — Для нее это, действительно, большой день. А Станчу…

— Знаю уже. Слыхал, — отозвался Пэтруц.

— Откуда?

— Подобные случаи с нами, мужиками, происходят так редко, что было бы преступно окружать их тайной.

— Да, Станчу… — задумчиво молвил Максим. Пэтруц уловил в его голосе неожиданную нежность. «Как бы и ты не разделил его судьбу, со своей Лионорой…» — подумал он.

Вошла Адела.

— Анна Илларионовна просит ее принять.

— Проси, — сказал Мога. И, едва Анна появилась на пороге, поспешил ей навстречу, взял обе ее руки, поцеловал в обе щеки, после чего воскликнул:

— Дорогая Анна, прими наши поздравления! От всего сердца! И учти, вечером у тебя будут гости. Такое решение приняли все наши кавалеры, — он кивнул в сторону главного бухгалтера.

«Кавалер», однако, нахмурился: они хотели сделать Анне сюрприз, и вот, Мога выдал их с головой.

— Приму вас с радостью. Для этого и пришла — пригласить. — Анна перешла на более сердечный тон. — Но есть у меня, Максим Дмитриевич, просьба именно к вам: возьмите непременно с собой Элеонору. Передайте: ее приглашаю я. — И добавила еще тише, словно только для них двоих: — Слишком уж много нас, одиноких…

Мога остановился в середине кабинета и с удивлением взглянул на Анну. Она впервые заговорила с ним об Элеоноре, при этом имени по ее лицу прошла тень. Но чувствовалось, что слова ее искренни.

— Спасибо, — сказал он, смешавшись и в то же время с признательностью.

Вечером после шести Ион Пэтруц, Драгомир Войку и Ион Спеяну появились втроем. В руках у Спеяну был большой букет хризантем, у других — пакеты.

— Анна Илларионовна, примите еще раз наши поздравления, — сказал Спеяну. Именно ему, недавно приехавшему из города, следовательно, более разбитному, было поручено поздравить Анну и сообразить на скорую руку праздничное угощение. Вместе с другими лакомствами гости принесли коробку конфет; Пэтруц открыл ее, чтобы угостить Марианну, дочку Анны. Затем он повел девочку к телевизору, и оба стали смотреть «мультики», в то время как остальные накрывали на стол.

— Разве не будем ждать Максима Дмитриевича? — спросил Спеяну.

— По мне, так начнем, — предложил Войку. — Уже половина восьмого, а мы уславливались на шесть часов. А хозяйка что скажет?

— Желание гостей для нее — закон, — улыбнулась она, хотя отсутствие Максима Моги ее огорчало.. Что могло еще с ним стрястись?

— Ионикэ, братец! — скомандовал Пэтруц, — слово за тобой!

Спеяну поднялся на ноги.

— Дорогие друзья, — торжественно молвил он, подняв бокал, — виноградная лоза подобна женщине: она капризна и нежна, ее сладкие плоды без нашей заботы и любви не могут жить и вянут; поэтому, дорогая Анна Илларионовна, примите нашу искреннюю мужскую любовь.

— Браво, Ион! — одобрил эту речь Войку. — Ты настоящий поэт!

— Одну минуточку, — поднял руку Спеяну, — я не сказал еще главного.

— Давай, Ионикэ, — подбодрил его Ион Пэтруц, усмехаясь в усы. — Давай, ибо шпаришь ты, как по маслу, хотя до сих пор на наши головы от тебя валились одни теории, проблемы, проекты; теперь, как заметил Войку, пошла также поэзия.

— Баде Ион, — продолжил Спеяну, — в доме такой симпатичной хозяюшки невозможно не стать поэтом. Дорогая Анна Илларионовна, я хотел еще сказать, что для вас этот день — один из самых светлых в жизни. Но и для нас, честное слово.