Возвращение Иржи Скалы - [18]

Шрифт
Интервал

— Полегче, красавец, полегче! — хохотал майор, придерживая руками щегольскую фуражку. — Он, видимо, своими шасси собирается фрицам башки крушить.

Озабоченный стоял Иржи на аэродроме. Уже не самолет, а пилот заинтересовал его. Трудно с таким состязаться. Он так и сказал майору. Тот с минуту недоуменно смотрел на чеха.

— Ах, вот оно что! Так запомните, молодой человек. Во-первых, самолет сейчас вел начальник училища, старый воздушный волк, полковник Ромашов, а во-вторых, то, что вы сейчас видели, — это только часть обязательных упражнений, которые вы должны будете проделать по окончании курса. Иначе на фронте вам не бывать, ясно? Теперь вы понимаете, почему вас натаскивали, как новобранца, прежде чем послать к нам. Вам оказано большое доверие. Но и от вас потребуется много труда. Сначала в классах, потом в мастерской, а когда будете знать машину как свои пять пальцев, вот тогда пожалуйте на летное поле. Такие у нас порядки.

…Скала вытянулся на койке и прикрыл глаза.

Трудно, очень трудно живется здесь. В Англии после выполненного задания ты возвращался домой, в тепло, в уют, съедал свою яичницу с беконом в ярко освещенной столовой. А здесь? Живешь, как крот, в землянке. И все-таки нигде у него не было так легко на душе, как среди этих людей.

Полковник в Англии — это персона. А здесь? Командир гвардейского авиаполка тоже ютится в землянке, штаб размещен в полуразрушенной школе, которую немцы не успели сжечь, питается полковник, как и все — пшенной кашей, и думает только об одном: скоро ли начнется новое наступление?

Когда немцев громили под Сталинградом, ты лежал в больнице. Когда их гнали от Курска, ты был в учебном лагере и в летном училище. Но до Берлина еще далеко, и на твою долю останется, можешь не беспокоиться.

Из соседней землянки слышны возбужденные голоса. Ну, конечно, опять токарь Федор Семенович сцепился с учителем Лашкиным. Дня у них не проходит без препирательств.

— Ни черта ты, Семеныч, не понимаешь, что значит иметь дело с учениками! — густым, хорошо поставленным голосом говорит учитель. — Тридцать пар глаз на тебя пялятся, и вечно вопросы: «Иван Иванович, а почему никто еще не изобрел такого аккумулятора, чтобы можно было доехать на машине от нас до самой Москвы?!» Ты, парень, стоишь себе спокойненько у станка да ставишь рекорды. А ты попробовал бы ответить этим разумникам!

— Я спокойненько стою у станка? — отвечает пискливый голосок Федора Семеновича. — Ну и дурень ты, Иван Иваныч. Значит, ты фрезерного станка никогда в глаза не видывал. Он, братец мой, такой же глазастый, как твои ученики. А я должен угадать, чего он хочет, так же как и ты у себя в классе… Елизавета, говорю я своему фрезеру… я, знаешь ли, всегда даю станку женское имя, это как-то… ну, как-то приятнее. Так вот, говорю я, Елизавета, давай-ка сегодня поднажмем! Дадим сто двадцать процентов, пусть сосед Максимыч лопнет от зависти. А Елизавета в ответ как запоет, слышал бы ты, какая у нее колоратура! Из твоих тридцати сопляков ни один так петь не сможет, как бы он ни старался!

Скала закрывает глаза. Спор из соседней землянки доносится к нему уже сквозь сон.

Да, они такие, как вы рассказывали, папа. Враг прошел по их стране, оставляя за собой выжженную землю, оттеснил их к самой Москве, кольцом блокады сжал Ленинград. И вот сейчас они, русские, гонят этого врага, как когда-то гнали Наполеона. Гонят, папа, и я вместе с ними. С ними, отец, а вы шли против них. Только сейчас я все понял, а когда-нибудь поймете и вы. Может быть, эта война уже открыла вам глаза. Я видел ее на Западе и на Востоке. Не пролилось бы столько крови, если бы нам не долбили постоянно, что советская власть падет после первого же удара. Так думали вы, отец, как я мог не верить в это? А что получилось? Чем могла бы кончиться эта война, не будь Советского Союза?

Каковы эти русские?.. Меня здесь считают героем. Он, мол, рисковал жизнью, чтобы не попасть в плен к нацистам. А я тут труса праздновал: занят был только собственными переживаниями. Из-за того, что мне не давали зеркала, капризничал, как мальчишка, у которого отняли игрушку. Сколько меня ни утешали, я упрямо твердил про себя: как только в руках у меня будет пистолет… Впрочем, нет, это было бы слишком трусливо. Просто в первом же воздушном бою отдам свою жизнь подороже. Несколько фашистов отправятся вместе со мной на тот свет, а я положу конец своим мучениям. Мне невыносимо отвращение, которое я вызываю у людей, нестерпимы удивление и ужас в их глазах.

Каждый вечер перед сном Иржи упивался картинами своего геройства. Как на экране, видел он эпизоды воздушного боя. Вот он налетает на сомкнутый строй вражеской эскадрильи — налетает с бесстрашием самоубийцы, с хладнокровием воздушного асса.

Во всем санатории не было пациента настойчивее Иржи. Он развивал силу рук и ног, укреплял, тренировал мышцы, одним словом, был неутомим. И когда на медосмотре врачи одобрительно кивали головами, он думал: вот еще один шаг к намеченной цели!

Он был прямо-таки одержимым — на прогулках в парке, в спортзале, за едой думал только об одном: я прославлюсь, может быть, даже получу орден посмертно, жена и сын поплачут о геройски погибшем отце и никогда не узнают, что у этого героя было страшное лицо мертвеца.


Рекомендуем почитать
Слушается дело о человеке

Аннотации в книге нет.В романе изображаются бездушная бюрократическая машина, мздоимство, круговая порука, казарменная муштра, господствующие в магистрате некоего западногерманского города. В герое этой книги — Мартине Брунере — нет ничего героического. Скромный чиновник, он мечтает о немногом: в меру своих сил помогать горожанам, которые обращаются в магистрат, по возможности, в доступных ему наискромнейших масштабах, устранять зло и делать хотя бы крошечные добрые дела, а в свободное от службы время жить спокойной и тихой семейной жизнью.


Хрупкие плечи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ты, я и другие

В каждом доме есть свой скелет в шкафу… Стоит лишь чуть приоткрыть дверцу, и семейные тайны, которые до сих пор оставались в тени, во всей их безжалостной неприглядности проступают на свет, и тогда меняется буквально все…Близкие люди становятся врагами, а их существование превращается в поединок амбиций, войну обвинений и упреков.…Узнав об измене мужа, Бет даже не предполагала, что это далеко не последнее шокирующее открытие, которое ей предстоит после двадцати пяти лет совместной жизни. Сумеет ли она теперь думать о будущем, если прошлое приходится непрерывно «переписывать»? Но и Адам, неверный муж, похоже, совсем не рад «свободе» и не представляет, как именно ею воспользоваться…И что с этим делать Мэг, их дочери, которая старается поддерживать мать, но не готова окончательно оттолкнуть отца?..


Мамино дерево

Из сборника Современная норвежская новелла.


Свет Азии

«Эдвинъ Арнольдъ, въ своей поэме «Светъ Азии», переводъ которой мы предлагаемъ теперь вниманию читателя, даетъ описание жизни и характера основателя буддизма индийскаго царевича Сиддартхи и очеркъ его учения, излагая ихъ отъ имени предполагаемаго поклонника Будды, строго придерживающагося преданий, завещенныхъ предками. Легенды о Будде, въ той традиционной форме, которая сохраняется людьми древняго буддийскаго благочестия, и предания, содержащияся въ книгахъ буддийскага священнаго писания, составляютъ такимъ образомъ ту основу, на которой построена поэма…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Любящая дочь

Томмазо Ландольфи очень талантливый итальянский писатель, но его произведения, как и произведения многих других современных итальянских Авторов, не переводились на русский язык, в связи с отсутствием интереса к Культуре со стороны нынешней нашей Системы.Томмазо Ландольфи известен в Италии также, как переводчик произведений Пушкина.Язык Томмазо Ландольфи — уникален. Его нельзя переводить дословно — получится белиберда. Сюжеты его рассказав практически являются готовыми киносценариями, так как являются остросюжетными и отличаются глубокими философскими мыслями.