Возвращение Иржи Скалы - [20]

— У меня красивые глаза, — сказал Иржи вслух и поверил этому.

Была это любовь? Да, несомненно. Но какая-то странная… Нет, «странная» не то слово. Просто это была любовь двух людей, которых безмерно состарило страдание, сделало мудрее, взрослее. Любовь без поцелуев, без признаний, без ласк. Так, наверное, любят друг друга старые супруги, которые живут очарованием прошлого.

Наташа была единственная, кому он никогда не рассказывал о том трагическом ночном полете. А она при нем ни разу не вспомнила о прямом попадании бомбы в метеорологическую станцию аэродрома, где она служила. И все же они знали друг о друге все. Иржи как громом поразило, когда он узнал, что Наташа была ученицей балетной школы, и, говорят, очень одаренной. Надо же, чтобы именно ее постигла такая беда! Он уже не мечтал о геройской смерти в воздушном бою. Его страдания померкли в сравнении с уделом этой девушки. Верь он в бога, он бы, наверное, молился за нее, прося о повторении евангельского чуда, о ее исцелении, о том, чтобы ее несчастье оказалось только страшным сном. Но он не верил в бога, и потому оставалось только размышлять о том, что было бы, если бы…

И с чего ей, такой молоденькой, вздумалось добровольно идти на фронт? Если бы она, как тысячи других девушек, продолжала учиться, если бы… Так легко придумывать все эти «если», и все они не приносят ничего, кроме мучительного отчаяния. Если бы… Опять «если бы»! К черту все «если»!

Наташа, по-видимому, не терзалась так, как он. Она не вспоминала прошлое, зато охотно говорила о будущем, и глаза ее при этом сияли. Она будет проектировщиком, архитектура всегда привлекала ее. Она уже начала учиться. Иржи хотелось радоваться вместе с ней, но сердце сжималось от какого-то смутного чувства. Казалось, что Наташину радость не могла не омрачать пережитая трагедия.

Протезы… Женщина на протезах!

Иржи до боли стискивал руки, словно наказывая себя за мрачные мысли, глядел в ясные глаза Наташи и старался постичь ее радужные планы. Она будет ходить в брюках. Светлые брюки и черный свитер пойдут к ее светлым волосам. Вполне подходящий вид для архитектора! Жорж Занд, например, носила мужской костюм даже во времена, когда это считалось экстравагантностью…

— Вы меня не слушаете, Иржи, — Наташа вдруг прерывает свои размышления вслух. — Наверное, думаете о каких-нибудь глупостях.

Она не называла его Георгий Иосифович, как другие русские, а говорила просто Иржи, с трогательным старанием выговаривая непривычный звук «рж».

Пытаясь скрыть смущение, Иржи садился к роялю. Спасибо отцу за то, что он с детства выучил его не только русскому языку, но и музыке. Он давно уже не играл на рояле, только в Англии в офицерском клубе иной раз случалось наигрывать легкие песенки.

Здесь, в санатории, ему пришла мысль, что полезно поупражнять пальцы на клавишах и ноги на педалях. Он подолгу сидел за роялем, вспоминал гаммы и этюды, удивляясь, как прочно все это засело в памяти. Огрубевшие пальцы плохо слушались, исполнение было неважное, но перед закрытыми глазами четко рисовалась нотная запись. Однажды Наташа застала его за этим занятием, и с тех пор их встречи приобрели новую прелесть: Наташа пела, у нее было небольшое приятное сопрано, она легко запоминала мелодию и текст. Почти каждый вечер они по просьбе товарищей устраивали небольшой концерт. К ежедневной тренировке Иржи прибавилось еще одно задание: напрягая память, он вспоминал сперва простенькие родные песенки, а потом и сложные дуэты, которые могли бы обогатить их репертуар. Одну выгоду это, во всяком случае, им принесло — о них перестали говорить: «А где же наши влюбленные?» — и стали говорить: «А где же наши певцы?»

Так продолжалось несколько недель. Однажды Наташа сообщила, что получено распоряжение о выписке из санатория летчиков, способных к боевым полетам. Медицинскому освидетельствованию подлежали только те, кто попросится сам.

Иржи был бы несправедлив к английским летчикам, если бы сказал, что у них не хватало желания воевать или что среди них было много охотников уклониться от фронта. И все-таки его поразил общий подъем, который вызвала здесь эта новость. Летчики все до одного попросились в строй. Врачи из медкомиссии сначала улыбались, потом стали сердиться: непринятые упрекали их в незнании летной службы, в придирках, бюрократизме и еще бог весть в чем.

— Все-таки я полковник медицинской службы, — добродушно отчитывал председатель медкомиссии капитана авиации, который пытался доказать, что к тому времени, когда он отправится в боевой вылет, его больная нога будет в полном порядке.

— Вы полковник медслужбы, а я летчик! — отрезал маленький капитан и, стиснув зубы, старался повернуться направо кругом и отойти, не прихрамывая. — Летчик!

Иржи краснеет, вспоминая, что именно в тот день и на этом медосмотре его вдруг охватило отчаяние и уныние. Во врачебный кабинет он вошел взволнованный, но уверенный в себе: он не сомневался, что находится в отличной спортивной форме. Председатель комиссии сердечно приветствовал Иржи, и он понял, что комиссия уже ознакомилась с его делом.

— Так вот он, этот погоревший чех, — сказал полковник, вышел из-за стола и дружески пожал Иржи руку. Ему не удалось скрыть смущения при виде лица летчика, члены комиссии тоже были ошеломлены и тщетно старались не показать этого: терапевт с заметной поспешностью наклонился к его груди, остальные стали с излишней деловитостью листать бумаги.