Возвращение, или Свободу попугаям! - [25]

— Чему смеемся? — надменно поинтересовалась я, выгребая из сундука одеяла и маленькую, точно под голову подушечку.

— В первый раз вижу, чтобы искали способ, как заплатить не поменьше, а побольше, — ответил вор, раскладывая на своем лежбище скатку одеяла.

— Так я же безумна, как мартовский заяц, ты связался с сумасшедшей! — довольно констатировала я, укладываясь на синее эльфийское одеяло и укрываясь сверху зеленым. — Боишься?

— Не-а! Твое безумие восхитительно! — довольно протянул Лакс, зевнул и погасил лампу.

— Поддерживаю, — тихо согласился из своего угла Гиз, голос его звучал до странности умиротворенно.

Я закрыла глаза, ловя ровное дыхание спутников, поскрипывание старых досок фургона, отголоски смеха, музыки, песен с праздника балаганщиков. Постепенно ликующее напряжение начало проходить, возбуждение уступило место приятной расслабленности. Я начала задремывать, когда на грани сна и яви возник искусный перебор гитарных струн и низкий, с приятной хрипотцой, сильный мужской голос, выводящий восхитительную мелодию. Я не разбирала слов, но само ощущение этой музыки было прекрасно, более прекрасно, чем все, то я когда-либо слышала. Мне бы вскочить, подбежать, посмотреть и послушать поближе удивительного музыканта, разобрать, какую же песню он поет, но почему-то я не сорвалась с места. Просто лежать, покачиваться и уплывать на волнах его музыки оказалась истинным блаженством. Под нее я сладко заснула и во сне продолжала слышать и слушать неведомого барда.

— Оса! Я болен! Я умираю! — панический вопль звенел и метался по фургону вместе с Фалем, натыкавшемся на все предметы подряд и спихивающим их на пол и головы мирно спавших до сего момента людей.

Один маленький сильф умудрился произвести столько шума, что перебудил всех: меня, все еще грезящую о гитарном переборе, Лакса, Гиза и Кейра. Судя по встрепанному виду последнего, телохранитель только-только сомкнул веки после чудно проведенной ночки.

— Болен? — чуть хрипловатым спросонья голосом переспросила я, садясь на тюфяк и пытаясь разлепить глаза. — Чем?

— Я не знаю-ю-ю! — Фаль с разгону врезался мне в грудь и зарыдал. Осторожно прижимая малютку к себе, я отчаянно заморгала, мимолетно поразившись тому, какие игры выкидывает с цветовым зрением серый утренний сумрак. Очаровашка сильф, всегда казавшийся изящнейшей алебастровой статуэткой, сегодня был чем-то красновато-пятнистым, как недоношенный ягуар-мутант.

Проморгавшись, я сообразила, что пятна не галлюцинации с недосыпа, а Фаль действительно пестренький и чрезвычайно несчастный, как каждый совершенно здоровый человек, внезапно обнаруживший у себя какую-нибудь странную болячку.

— Ой, до чего он пестрый, точно розовой краской сбрызнули, — озадаченно потер подбородок Кейр, с неподдельной тревогой разглядывая Фаля, как и все собравшиеся вокруг мужчины. — Чего же с ним, магева, неужто и впрямь…эгхм? — слово "помирает" телохранитель благоразумно проглотил, чтобы не вгонять больного в еще большую истерию.

— Дружок, у тебя что-нибудь болит? — ласково спросила я сильфа.

— Пока нет, только чеш-шется-я-я все-е-е, — слабо трепеща крылышками, простонал Фаль. И так в пол лица глазищи с перепугу у него вытаращились вовсе неимоверно, будто самым сильным запором в своей жизни страдал.

— Ага, — деловито установила я и, опираясь на список болезней человеческих, свойственных людям моего мира, выдала: — Насколько мне известно, пятнышки по всему телу могут быть следствием краснухи, ветрянки или диатеза. Первые две болезни совершенно детские, и не понимаю, где бы ты, хоть и юный по возрасту сильф, мог их подхватить, а вот диатез вполне вероятен…

— Я умру? — едва услыхав иностранное слово "диатез", жалобным тоном умирающего лебедя слабо вопросил Фаль, крылышки печально обвисли.

— Вообще-то нет, — улыбнулась я. — Даже лечить тебя не надо. Почешется немного и перестанет, ну еще недельку нельзя будет красных ягод кушать. Ты, дружок, вчера съел слишком много незнакомой пищи, я о конфетах, вот организм и воспротивился. Это всего лишь легкое проявление аллергии, помните, я вам об этом рассказывала.

— Было дело, — подтвердил Кейр.

— Но ведь мы все ели их поровну, чего ж, тоже такими ходить будем? — озадачился взъерошенный с ночи Лакс и на всякий случай поискал на руках признаки начинающегося недуга.

— Ели все, но соотношение единицы продукта на единицу веса в случае нашего сильфа оказалось самым весомым, — возразила я, борясь с искушением процитировать кролика из мультфильма "Фсе дело ф том, фто хто-то флифком много ефт".

Мужчины переглянулись, подавляя вполне обоснованное желание дружно заржать во все горло, слишком уж жалким был вид очаровательного обжоры и большим их собственное облегчение. Не смотря на эгоизм и легкомыслие, Фаль не мог не нравиться. Его открытость и наивная чистота даже в худших проявлениях характера вызывали симпатию против воли и завоевывали сердца. Никто не рассердился на обаятельного малыша за раннюю побудку и поднятую панику.

Я усадила малость утешенного сильфа на плечо (для полного успокоения он продолжал цепляться за футболку, назначенную на роль ночной рубашки) и сладко зевнула: