Возвращение Фабрицио - [5]

Генерал ордена иезуитов направил меня в Кремону в качестве адвоката дьявола, грозы праведников, очернителя святости, защитника демонов.

О, я нашел там святость, живую и лучезарную подобно самой возвышенной музыке. Нашел и грех — смрад, что до сих пор меня преследует, заставляя зажимать ноздри, а также закрывать глаза, уши и, что самое главное, терзает мое сердце.

Отче, прости меня, ибо я согрешил, мы согрешили, они согрешили. Может статься, даже их преосвященства кардиналы, да простят мне мою дерзость, тоже согрешили.

И в то же время все там было пронизано святостью, изливающейся словно музыка, что извечно одаряет тишину своей благодатью и благословляет ее.

Мой рассказ касается глубоко сокрытых истин, которые могут вырваться наружу без предупреждения, серым весенним утром, когда поля пропитаны туманом.

Именно в такое утро я прибыл в город Кремону. Около двух недель в дребезжащей карете, почти триста миль по древней римской Фламиниевой дороге до пересечения с Эмилиевой дорогой в Римини, а оттуда в Болонью. После чудесной ночи в этом славном городе мы двинулись дальше в Пьяченцу на реке По, оттуда по Постумиевой дороге наконец прибыли в Кремону.

Роль адвоката дьявола нелегка. Уже само название несколько пугает. Однако я верил, что мои обязанности важны, и был намерен добросовестно их выполнить, как и в двенадцати предыдущих случаях. Я относился к ним со всей серьезностью. Адвокат дьявола — церковный специалист по каноническому праву, назначаемый главой ордена иезуитов. Официально моя должность называлась по-латыни — Promotor Fidei («укрепитель веры»), Promotor Fidei обычно зовется адвокатом дьявола, поскольку его задача — выискивать нравственные изъяны в любом кандидате в святые.

Прежде мне всякий раз удавалось отыскать пороки в предложенном на роль святого. Во Флоренции предполагаемый святой оказался убийцей. Убийство было совершено искусно и осторожно, с помощью яда, но тем не менее это было убийством. В другом случае, в деревне в окрестностях Палермо, я выяснил, что кандидат в святые был содомитом. В Неаполе — вором. В Венеции один претендент на святость использовал в качестве личного борделя женский монастырь — чего еще ждать в этом пристанище похоти и разврата? Но прошу вас понять, не к похоти питаю я истинное презрение, а к фарисейству. (Простите за прямоту, но я привык говорить неприятную правду. Издержки моей деятельности.)

Еще по одному делу я ездил в Арль, во Францию, и разоблачил там еретика. Возможно, святого, но в каком-то ином раю. В Испании, в городе Памплоне, я сорвал маску со священника, предававшегося скотоложству. В самом последнем деле мною был обнаружен лжец. Обычный лжец, но лгал он так, что все население Бриндизи было уверено в его святости. Впрочем, мне не пришлось копать слишком глубоко, чтобы обнаружить искусную ложь. Да, через восемьдесят лет после его смерти было ясно, что он написал ряд рукописей с единственной целью — попасть в число святых. Я четыре месяца провел в этом мрачном городке, разыскивая правду, но в итоге, разумеется, нашел ее.

В каждом случае у грешника находился заступник. Обычно кардинал или епископ из округи или города, откуда был родом сам кандидат, предлагает причислить человека к лику святых. Ходатаи ссылались на поступки, исполненные благочестия и невероятной щедрости, а также на чудеса, описывали покаянные самоистязания столь жестокие, что они заставили бы побледнеть брадобрея, отворяющего кровь. Все свидетельства были разумны, завораживали и все без исключения основывались на иллюзиях, истерии, преувеличениях и обычной лжи. Ни один из двенадцати не был святым, несмотря на вопли верующих из их городов и деревень, несмотря на протесты кардиналов и архиепископов.

Я, видите ли, не отвечаю ни перед кем, кроме Бога, Церкви и ордена иезуитов. И, если нужно, перед дьяволом.

В каждом случае решение принимал я. Я принимал ответственность на себя, играл приспешника Сатаны. В каждом случае именно резкость моего доклада коллегии срывала причисление к лику святых. Однако я не циник. На самом деле я пребываю в убеждении, что цинизм — великий грех нашего времени. Но я привержен Правде, как пес, вцепившийся в кость. Правда и ничего кроме правды.

Я верил, что мое призвание — найти великого святого. Готов признать, в этом можно усмотреть намек на безумие. Доказано, что истинные святые нередко балансировали на грани безумия. Если мне суждено распознать такого рода безумие, я должен сам испытать его, почувствовать его сердцем, чтобы лучше различить его признаки при встрече. Мог ли я ждать, что оно явится под маской столь беспощадной и опасной красоты?

Как уже было сказано, проведя всю ночь в пути, я прибыл в Кремону на рассвете. Глупец-возница заблудился и не мог найти по дороге постоялый двор. Мы продолжали путь, иногда останавливаясь и давая передышку лошадям. К тому времени серая пелена тумана повисла над городскими предместьями, и когда мы въехали в город, она скользила вдоль улиц, подобно призраку.

Казалось, в тумане все звуки усиливаются. Стук кареты и конских копыт отражался от окружавших площадь стен, пока мы с грохотом двигались по булыжной мостовой. Я вышел из кареты и обернулся, чтобы закрыть дверь. Огромные башенные часы отражались в ее блестящей черным лаком дверце. Мне чудилось, что на меня кто-то смотрит.