Возвращение блудного сына - [10]

— Подожди, Миша! — заторопился Семен. — Я сейчас, мне тут минуточку… Ты куда теперь?

— К беспризорникам. Так, есть кой-какие друзья.

— Можно, я с тобой? Делать нечего, вечер длинный, а дома пусто: сестренку я вчера в деревню отправил.

Семен боялся, что Баталов откажет, но тот, щелкнув ногтем по одутловатой рожице Амура, усмехнулся только:

— Не устанешь, с экой-то дурой?

— Я договорюсь! — обрадовался Кашин. Попросил оценщика: — Можно, я их до завтра оставлю?

Бодня горячо зашептал из угла, обращаясь не столько к нему, сколько к Баталову:

— Чего не сделаешь для хорошего человека!

Бывший женский монастырь на Завалихе, отведенный под колонию для беспризорников, теперь почти пустовал: ребятишки переселялись на улицы, ночевали в ночлежке и подвалах. Сонно слонялись воспитатели, продолжавшие по инерции получать зарплату в губоно. Только человек двадцать воспитанников жили в монастыре — в основном, девочки.

Баталов сегодняшним посещением колонии преследовал тройную цель: во-первых, недавно он купил на букинистическом развале очень старый роман Анны Радклиф «Монастырь святого Колумба, или Рыцарь Красного Оружия», 1816 года издания, и теперь собирался пройтись по кельям, чтобы проникнуться таинственным и мрачным монастырским духом; во-вторых, с беспризорниками у него были свои тайные дела: люди любопытные и вездесущие, они всегда обладали массой полезной информации; в-третьих, Мише просто нравилось бывать среди них — человек житейски одинокий, он с удовольствием возился с ребятней, вечно кого-нибудь опекал, устраивал, просто подкармливал…

Семену тоже был интерес в этом путешествии. Ему хотелось поближе сойтись с Михаилом. Баталов работал в губрозыске даже дольше самого Войнарского, и ребята, в глаза подтрунивающие над «Кроме того», на деле, где могли, усугубляли ореол исключительности, витающий над его головой. Помимо славы ветерана, по пятам за ним ходили еще и легенды об исключительной смелости, дерзком и парадоксальном уме. Но при этом, несмотря на видимую демократичность Баталова, редко кто мог похвастаться откровенным разговором с ним: Миша держал свои мысли при себе и общения накоротке избегал. Поэтому Семен, работавший в губрозыске без году неделю, считал безусловным успехом тот факт, что Михаил допустил его в свою компанию. И потом личность Баталова обросла в последнее время какими-то странными слухами: поговаривали, что он с некоторых пор почти все свое внеслужебное время проводит в ресторанах, где прожигает деньги и молодую жизнь в угаре нэповского разгула. История губрозыска знала уже несколько случаев, когда блестяще начинавшие свою карьеру розыскники спивались, опускались, попадая в конце концов в общество людей, которых еще недавно считали своими врагами. С Мишей беседовали: комсомольцы, начальство, — но он отмалчивался и в раздражении уходил от разговора.

Над головой Баталова уже начинали сгущаться тучи, а он, казалось, не обращал на это внимания и на работе по-прежнему был спокоен и сосредоточен.

Однако странности баталовского поведения еще более усиливали интерес Семена к его особе; ценность же предстоящего общения с ним, соответственно, повышалась.

Первым делом Баталов обошел все кельи, предварительно отделавшись от увязавшегося следом директора колонии. Семена он тоже шуганул, но тот все-таки следовал за ним на приличном расстоянии, прячась за колоннами. Михаил побывал в часовне, в трапезной, в одной из келий даже посидел немного; вид имел при этом суровый и торжественный. Вдруг, углядев за колонной умирающего от любопытства Кашина, шуршащими шагами, приседая, понесся к нему и, схватив за шиворот, вознес над ним руку, как будто для удара клинком. Но тут же отпустил его, погладил по голове. Оправив воображаемую сутану, сказал гнусаво: «Сын мой!..» — после чего медленно удалился.

Однако стоило Баталову заглянуть в пустые мастерские колонии, как из Рыцаря Красного Оружия он снова превратился в резвого оперативника, короля губрозыска. Яростно засопев, бросился к кабинету директора. Тот сидел в расстегнутой косоворотке, красный и небритый. Развел руками:

— Бегут! А что я сделаю? Бегут и бегут. И заказы, главное, есть — работай да работай! А они бегут.

— Заказы есть, говорите? — осторожно поинтересовался Баталов. — И что, дорогие заказы?

— Ну, не так дорогие… — вильнул глазами директор. — При чем здесь это — дорогие, не дорогие? Главное — человек должен трудиться!

— Это-то ясно… Мне вот что интересно: всю зиму заказы у вас были, и ребята на совесть работали, я знаю, так хоть копейку вы им за работу дали?

— Какую копейку? — Директор всполошился, вскочил. — Они тут жрут, живут, а я им еще и деньги плати! Да одного ремонту на мильен!

— Так стыдно небось человеку работать ни за что. Эх, чего говорить! Разбежались, значит, ребятишки. И Леха Мациевич удрал?

— Мациевич, Мациевич… — Начальство заскребло лысину. — Что-то не упомню. Это Фофан, что ли?

— Своих воспитанников не мешало бы знать хоть по фамилиям! — сурово сказал Миша. — Впрочем, вы не ошиблись — он же Косой Фофан.

— Тоже убег! Ну их, этих угланов, ей-богу! Ведь у него горячка начиналась, я в больницу хотел отправить, а он… просто беда!