Возвращенцы. Где хорошо, там и родина - [80]

Ты, конечно, лелеешь возможность

Гнать Лошадок на Ближний Восток.

Мол, признайся, дружок мой сердечный,

Обнажив сокровенную нить:

Сможешь к звездочке пятиконечной

Дополнительный лучик пришить?

Ненавистны мне эти дебаты,

Я ответить по-русски хочу

Ведь, как взрыв трехэтажного мата,

В переводе я не прозвучу.

Я снимаю рыбацкую робу,

Что под солнцем таскал, под луной,

И в ответ им свинцовую злобу

Вырываю из клетки грудной.

Ваши фразы меня не растлили,

Вашу хитрость видал я в гробу,

Мне не нужно во славу России

Дуть при всех в жестяную трубу.

Я рожден на Подоле картавом,

Я – от плоти родимой земли,

И под киевским, тихим каштаном

И отец мой, и мама легли.

Я прошел по волнам и по травам,

Я работал и дрался, как мог,

И в пролившемся море кровавом

Мой семейный течет ручеек.

Так что знайте, «дружки дорогие»,

Очень четкое мненье мое:

Мне там не испытать ностальгии —

Здесь умру, не дождавшись ее…

Стихи слабые, но искренние и по-своему впечатляющие. Одна беда – последняя строчка, как показала жизнь, оказалась фальшива. Так же, как у Межирова – «я родился в России и умру здесь». Ян Вассерман умер не в России.

Мой ответ, естественно, не замедлил себя ждать, и между нами началась переписка, по-моему, не менее серьезная, нежели между Астафьевым и Эйдельманом.

Здравствуйте, Ян!

Вот Вам первый вариант ответа на Ваше письмо: это стихотворение и строчка «Вам есть где жить, а нам – где умирать» имеет отношение только к тем, кто оставляет родину. Ни памяти Вашего отца, ни Вас лично она не касается. Так что излишне нагнетать страсти фразами, подобной: «кто Вам дал право отнимать у всех, подобных мне, родину?» Родину отнять никто ни у кого не может. Человек отнимает ее у себя сам. В крайнем случае, у него всегда есть выход – прочитайте еще раз эпиграф к моему стихотворению из Ахматовой («и ложимся в нее и становимся ею – потому-то ее называем своею»). Кстати, в конкретных примерах, споря со мной, Вы не точны. Солженицын уехал не по своей воле, его «выдворили», как было сказано в официальном сообщении. В своих выступлениях за границей он не раз подчеркивал эту разницу в своей судьбе по сравнению с теми, кто уехал по своей воле.

Настоящая фамилия Анатолия Кузнецова, кажется, Герчик. На этом можно было бы и закончить и еще раз повторить, что к евреям Вашего склада, ассимилировавшимся в русской стихии и культуре, мои стихи не имеют никакого отношения, так же как и стихи «Разговор с покинувшим родину», из той же книги.

Правда, есть у меня и второй, более сложный вариант ответа, но он для людей, желающих не только возмущаться. но и мыслить. Давайте подумаем вот о чем. Сколько евреев уехало из Союза? – Более чем 300 тысяч. Цифра официальная. На деле думаю, что больше. Почему бы Вам не обратить внимание на это обстоятельство, а потом уже на мое стихотворение? Материал для поэта, мыслителя, социолога – интереснейший! Я не сомневаюсь в Вашей искренности и в окончательном выборе Вами судьбы, но что значит Ваша личная судьба. Ваш единичный выбор перед феноменом еврейского духа, уникального в истории человечества, перед генами, постоянно зовущими от исхода к исходу, от одной родины к другой – и все это длится более двух тысячелетий, во время которых меняются десятки родин. Что же Вы думаете, за одно поколение, за одну жизнь человеческую этот дух растаял, развеялся, растворился? Рядом с ним на весах истории Ваша личная судьба, да и судьба Вашего отца – пылинки… За себя Вы ручаетесь, а за сына своего сможете поручиться? А за внука? Уверены ли Вы, что в них не проснется и не оживет все то; что двинуло в разные концы света 300 тысяч советских евреев? Что это – беда или вина? Многие говорят: антисемитизм, гонения и т. д. Но я вот недавно приехал из Болгарии, где никаких гонений не было и откуда в конце сороковых годов уехало 45 тыс. евреев, как только был создан Израиль (45 тысяч из 50-ти!). Вы говорите о славной судьбе отца, делавшего революцию, но разве мало их, отпрысков профессиональных революционеров, Литвиновых, якиров и пр. болтается сейчас на Западе, плюнув на свою родину, которую строили их отцы и деды? Так что Ваш пример и опыт эмоционально понятен, но исторически неубедителен…

И еще одно «но»… Я могу осудить традиционную ненадежность части еврейства, исторически подтвержденную, как патриот своей родины, но как философ, историк и поэт – я с интересом всматриваюсь в судьбу этого племени, пытаясь понять его тайну. Почему же Вы отказываете мне в этом праве свободно мыслить и излагать свои мысли тем способом и с тем талантом, который мне свойственен? Почему я не должен думать и размышлять о трагических, величественных, низких, кровавых, светлых, темных и, может быть, безысходных путях, по которым идет человечество?

Только потому, что Вы никуда не собираетесь уезжать, и что Ваш отец воевал славно и достойно?

Ваше письмо опять возвращает меня к мысли, что при всех достоинствах, которыми обладает еврейский национальный характер, ему недоступно одно: трезвое и беспощадное отношение к самим себе. Вспомним, как Иоанн Грозный осудил Курбского, как Тарас Бульба расстрелял Андрия, как Петр Алексея послал на смерть… А мне стоит лишь со многими печалями, сомнениями, оговорками затронуть тему патриотизма и предательства, как на меня сыплются письма (весьма стандартные), подобные Вашему Табу! Об этом – не сметь!