«Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы - [4]

пасутся стада,

Стрепета пролетают над ними.

Ни дорог, ни деревьев, ни хат.

Далеки друг от друга улусы,

И в полынь азиатский закат

Уронил свои желтые бусы.

В жарком мареве, в розовой мгле,

Весь июнь по Задонью кочую.

У тебя на реке Куберле

Эту ночь, Утпола, заночую.

Не прогонишь меня без отца,

А отец твой уехал к соседу;

Как касается ветер лица,

Так неслышно к тебе я приеду.

Ты в кибитке своей для меня

Приготовишь из войлока ложе,

Моего расседлаешь коня,

Разнуздаешь его и стреножишь.

Не кляни мой внезапный ночлег,

Не клянись, что тебя я забуду;

Никогда неожиданный грех

Не разгневает кроткого Будду.

Утпола, ты моя Утпола ―

Золотистая россыпь созвездий…

Ничего ты понять не могла,

Что тебе я сказал при отъезде.

«Какой необоримый зной…»

Какой необоримый зной

Струится с выцветшего неба,

Какой незыблемый покой

В просторах зреющего хлеба;

И как ясна моя судьба,

Как этот мир и прост, и прочен.

Волы бредут, скрипит арба;

Домой приеду только к ночи,

И будет темен отчий дом,

Ни ожидания, ни встречи, ―

Каким невероятным сном

Покажется мне этот вечер,

Когда у ветхого крыльца,

Последние теряя силы,

Я буду тщетно звать отца,

И мне молчанием могилы

Ответит запертая дверь,

И незнакомые соседи

Услышат крик моих потерь

На пустыре моих наследий…

А завтра будет тот же день,

В родных местах чужие лица,

Все так же будет колоситься

Вокруг желтеющий ячмень.

Вотще тебе, моя страна,

Мои скитанья и страданья!

Все также слышно табуна

На зорях радостное ржанье,

И те же мирные стада

На водопое у колодца,

И вечерами так же льется

В корыто звонкая вода.

О, как ясна моя судьба!

С концом сливается начало,

И мой корабль ― моя арба

Скрипит у верного причала.

Муза

Звенит над корками арбуза

Неугомонная пчела.

Изнемогающая Муза

Под бричкой снова прилегла,

Ища какой-нибудь прохлады

В моем степном горячем дне,

И мнет воздушные наряды

На свежескошенной стерне.

А я сижу на солнцепеке,

К жаре привыкший человек,

Гляжу, как медленно на щеки

Из синевы закрытых век

Слезу подруга дорогая

Роняет в тяжком полусне,

Иные страны вспоминая

В унылой варварской стране.

И, как дитя, протяжно дышит

Среди окованных колес,

И ветерок легко колышет

Сухую смоль ее волос.

О, беспокойный дух скитаний!

Но что я знаю и могу?..

Когда в степи прохладней станет,

Савраса в бричку запрягу,

И снова с Музой по ухабам

Заброшенного большака,

Где только каменные бабы

Да грустный посвист байбака,

Я буду ехать, иноходца

Не торопя и не гоня…

Звезда вечерняя зажжется,

И Муза милая моя,

Когда небесный путь попозже

Блеснет над нашею дугой,

Возьмет веревочные вожжи

Своею нежною рукой.

1929

«Я знаю, не будет иначе…»

Я знаю, не будет иначе,

Всему свой черед и пора.

Не вскрикнет никто, не заплачет,

Когда постучусь у двора.

Чужая на выгоне хата,

Бурьян на упавшем плетне,

Да отблеск степного заката,

Застывший в убогом окне.

И скажет негромко и сухо,

Что здесь мне нельзя ночевать,

В лохмотьях босая старуха,

Меня не узнавшая мать.

1930

II

«He выдаст моя кобылица…»

He выдаст моя кобылица,

Не лопнет подпруга седла.

Дымится в Задонье, курится

Седая февральская мгла.

Встает за могилой могила,

Темнеет калмыцкая твердь,

И где-то правее ― Корнилов,

В метелях идущий на смерть.

Запомним, запомним до гроба

Жестокую юность свою,

Дымящийся гребень сугроба,

Победу и гибель в бою,

Тоску безысходного гона,

Тревоги в морозных ночах,

Да блеск тускловатый погона

На хрупких, на детских плечах.

Мы отдали все, что имели,

Тебе, восемнадцатый год,

Твоей азиатской метели

Степной ― за Россию ― поход.

1931

«В эту ночь мы ушли от погони…»

В эту ночь мы ушли от погони,

Расседлали своих лошадей;

Я лежал на шершавой попоне

Среди спящих усталых людей.

И запомнил, и помню доныне

Наш последний российский ночлег, ―

Эти звезды приморской пустыни,

Этот синий мерцающий снег.

Стерегло нас последнее горе

После снежных татарских полей ―

Ледяное Понтийское море,

Ледяная душа кораблей.

Все иссякнет ― и нежность, и злоба,

Все забудем, что помнить должны,

И останется с нами до гроба

Только имя забытой страны.

1931

«Эти дни не могут повторяться…»

Эти дни не могут повторяться ―

Юность не вернется никогда.

И туманнее, и реже снятся

Нам чудесные, жестокие года.

С каждым годом меньше очевидцев

Этих страшных, легендарных дней. ―

Наше сердце приучилось биться

И спокойнее, и глуше, и ровней.

Что теперь мы можем и что смеем?

Полюбив спокойную страну,

Незаметно, медленно стареем

В европейском ласковом плену.

И растет, и ждет ли наша смена,

Чтобы вновь, в февральскую пургу,

Дети шли в сугробах по колено

Умирать на розовом снегу.

И над одинокими на свете,

С песнями идущими на смерть,

Веял тот же сумасшедший ветер,

И темнела сумрачная твердь.

1931

«Одних уж нет, а те далече…»

Одних уж нет, а те далече ―

Недолог человечий срок.

О, Боже, как я одинок,

Какие выспренние речи,

Как мертво падают слова,

Как верим трудно мы и плохо, ―

Что ж, может быть, ты и права,

Для нас жестокая эпоха.

И для каких грядущих дней

Храню бессмертники сухие?

Все меньше помним о России,

Все реже думаем о ней;

В плену бесплодного труда

Иными стали эти люди,

А дни идут, идут года,

Разлюбим скоро и забудем

Все то, что связано с Тобой,

Все то, что раньше было с нами.

О, бедная людская память!

Какой архангельской трубой

Нас воскресить теперь из праха?

И мы живем, все что-то ждем

И песни старые поем