«Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы - [38]

Лишь над тобой и для тебя,

Когда земля с тобою дышит,

И нет на свете никого,

Кто не поймет и не услышит

Биенья сердца твоего.

Любовь! Но выше всех любовей,

И бескорыстней, и сильней,

Влекущий зов отцовской крови

И крови матери твоей.

Познал я горечь всех скитаний,

Чужую жизнь и чуждый кров,

Все униженья подаяний

У европейских берегов.

14 «Я видел смерть. Быть может, снова…»

Я видел смерть. Быть может, снова

Ее увижу; но клянусь ―

От прародительского крова

Я никогда не откажусь

И ни на что не променяю

Средь самых черных, страшных дней

Свою любовь к родному краю

И верность родине моей.

За горсть земли из той долины,

Где некогда стоял мой дом,

Готов отдать я все равнины

И все леса в краю чужом.

15 «Я древней мудрости внимаю…»

Я древней мудрости внимаю,

Но верю мудрости живой, ―

Я до сих пор еще не знаю

Откуда ты и кто такой?

Я внял тебе! Внимай мне тоже

О дальней родине моей

И знай, что нет страны моложе,

И человечней, и нежней;

Что ясен путь ее извечный,

Что ей нельзя с него свернуть,

Когда над ней сияет Млечный,

Единственный на свете путь;

Когда ведет к всемирной лире,

Сквозь кровь, сквозь муки и гроба,

Ее единственная в мире ―

Неповторимая судьба».

22 октября 1943. Завод Рено.

Сказка [23]

«Не в каком-то дальнем царстве…»

Не в каком-то дальнем царстве,

А в Российском государстве,

Средь пяти земных морей

И не считанных полей,

Средь песков, как снег, зыбучих,

Средь лесов, как ночь, дремучих,

Ближе к югу, у реки,

Где гуляли казаки,

Где стоит престольный Киев,

Переживший всех Батыев,

Покаравший кровопийц,

Душегубов и убийц

Православного народа,

Где жива еще порода

Гусляров-богатырей, ―

Там, среди моих степей

На безыменной реке

Дед живет в зимовнике,

И легка к нему дорога

Для того, кто верит в Бога,

И кто родину свою

Не забыл в чужом краю.

1 «Из бочонка хмель медовый…»

Из бочонка хмель медовый

Разливает дед бедовый,

Разливает и поет:

Бог кого-то принесет

К нам сегодня на веселье;

Что нам думать о похмелье,

Ну-ка, братцы ― чок да чок,

Пропускай живей глоток!

А вокруг сидят вояки,

Посиневшие от драки

С басурманином врагом,

Задолжавшие кругом,

Всех пиров посудобойцы,

Развеселые пропойцы,

Запорожские усы,

Побуревшие носы.

2 «Дед поет все: чок да чок!..»

Дед поет все: чок да чок!

Вдруг с петель слетел замок,

Покатился, зазвенел,

Пол в передней заскрипел,

И на самом на пороге

Появился гость с дороги,

Рослый, стройный, молодой,

Взор, как небо, голубой,

Безбородый, и румяный,

И в одежде иностранной,

Грудь поднята высоко ―

Словом, кровь да молоко!

3 «Дед бедовый тут как тут…»

Дед бедовый тут как тут:

«Вашу милость как зовут?»

Гость неспешно отвечает:

«Князь Никита». И бросает

Горсть червонцев старику:

«Разнеси-ка, дед, нам влаги,

Разгони мою тоску ―

С давних пор не пил я браги,

Не бывал в своей стране, ―

Будьте ласковы ко мне!»

Поклонившись, князь вошел

И присел ко всем за стол.

4 «Дед, как бес, засуетился…»

Дед, как бес, засуетился:

«Наливай полнее рог!

Долго в поле гость кружился,

До костей наш князь продрог.

Все, что есть у нас в печи,

Поскорей на стол мечи!»

Величают князя хором

За веселым разговором:

«Вот-то будет пир горой,

Благодетель дорогой».

5 «Для начала пили водку…»

Для начала пили водку,

Ели студень и селедку,

А когда пришла пора ―

Принялись за осетра;

Но чем лучше пили, ели,

Чем сильней носы краснели,

Тем все больше горячась,

Чушь порол приезжий князь:

«Ах, вы други!.. Ах, вы братья!..

К вам склоняюсь я в объятья…»

Дед глядит ― сопят носы,

Затуманились усы.

6 «Сколько было пережито…»

«Сколько было пережито, ―

Продолжает князь Никита. ―

Сколько разных грез и слез

Я в изгнанье перенес!..

Где же мой народ прекрасный,

Кто разрушил терем ясный,

И, вернувшись в край родной,

Почему я всем чужой?

Ах, жестокое свиданье,

Ах, холодное вниманье!..»

Князь все больше ― ах да ах, ―

Точно девица в штанах,

И от слов его равно

Киснут люди и вино.

7 «Дед уж этак и разэтак…»

Дед уж этак и разэтак,

Ничего не мог скумекать,

Снова этак и разтак, ―

Видит ― сам попал впросак, ―

Киснут лица, а носы

Опустилися в усы.

Что тут делать? Смерть да скука!

Черту впору эта мука!

Тут какой-то храбрый нос

Со слезами произнес:

«Князь, во славу всех князей,

Пожалей своих друзей,

Не тяни ты наши души ―

Мы тебя устали слушать,

И, во имя Покрова,

Брось твердить свои слова!

Был ты долго на чужбине,

Научился там волынить,

И вино тебе не впрок,

Горемычный голубок!

Есть у деда где-то фляга ―

Чудодейственная влага,

Что Бакланов-генерал

Перед смертью завещал

Пить тому ― но только в меру ―

Кто несет в себе холеру».

8 «Князь и ахнуть не успел…»

Князь и ахнуть не успел,

Как к нему наш дед подсел,

Мигом вскрыл в печатях фляжку ―

Льет баклановскую бражку

В ковш без мерки, на глазок:

«Ну-ка, князь наш ― чок да чок!»

Князь глотнул. Его качнуло,

Сорвало потом со стула,

Закружило по полу

И отбросило в золу.

9 «Ну, решили все: готово!..»

Ну, решили все: готово!

Не по молодцу обнова!

Ан, глядят: не торопясь,

Из золы поднялся князь.

От лекарства похудал,

Но зато и возмужал ―

Очи стали прямо бычьи,

Преисполнены величья,

Голос ― медная труба,

Даже верхняя губа

Поросла уже щетиной,

Словом, князь воскрес мужчиной,

И, немедля, в тот же час

Он отдал такой приказ:

«Всем воякам без различья

Выдать водки за отличья.

Расступись печаль-тоска!

Ну-ка, братцы, ―

                         гопака!..»