Возрожденный Дракон - [14]

— Я сразу же догадался, кто вы, но увидеть посланницу Странствующего Народа не ожидал…

— Злу можно противостоять и не творя насилия! — Слова ее, утверждающие прописную истину, прозвучали легко, как на уроке чтения. Перрин смущенно хмыкнул, но тут же забормотал, извиняясь:

— Неплохо, если бы все в мире было так, как учат у вас, госпожа Лея!

— Насилие, — проговорила Лея, не повышая голоса, — наносит вред не только жертве, но и содеявшему его. Оттого-то мы и стремимся избежать встреч с теми, кто замыслил против нас зло, — продолжила всадница, — чтобы их же самих и уберечь от вреда, наносимого ими при этом себе самим. Ну, и себя, разумеется, уберечь. Если всякий раз обнажать меч, отвечая на зло злом, скоро забудешь, за какое же добро ты бьешься. С Тенью можно бороться лишь единственной силой — силой нашей веры!

Перрину не удалось сдержать усмешку.

— Надеюсь, госпожа, вам никогда не придется выступить против кровожадных троллоков с единственным оружием — вашей верой. Их грубое оружие рассечет вас пополам на том самом месте, где они вас настигнут.

— Для нас лучше погибнуть, нежели…

Но гнев Перрина вновь заставил его прервать речь достойной спутницы. Гнев, которого она просто-напросто не поймет. Тот самый гнев, из-за которого Лея скорее умрет, чем нанесет вред кому-то живому, каким бы злодеем не был ее враг.

— Стоит вам отступить — и они устроят настоящую охоту, чтобы убить вас и сожрать ваше тело. А то еще могут и не ждать, пока тело ваше станет по-настоящему мертвым. Впрочем, умрете вы в любом случае, и тем самым принесете еще одну победу злу. И не только троллоки, бывает, что и люди не менее жестоки. Всякие там Друзья Темного. И другие. Причем других гораздо больше, чем я предполагал всего год назад. Только дайте повод носящим белые плащи убедиться в том, что вы, Лудильщики, неподвластны их Свету, — вот тогда и увидите, скольким из вас поможет остаться в живых сила вашей веры.

— Но при всей вашей воинственности, при этих мечах и стрелах, счастья вам не дано!

Как удалось ей понять главное?! Перрин, исполненный куража, вскинул голову, так что буйные его кудри стали развеваться по ветру.

— Мир сотворил Создатель, а не я! — выговорил он. — А мне указано жить как можно достойнее в таком мире, каков он есть…

— Для человека молодого сказано слишком мрачно, — молвила она тихо. — Откуда такая печаль?

— Мне бы по сторонам смотреть, а не болтать! — сказал он с резкостью. — Скажете спасибо, когда я вас заведу куда-нибудь не туда!

Воин так ткнул Ходока каблуками, что жеребец скакнул далеко вперед, прекратив разговор двух всадников. Но Перрин по-прежнему чувствовал взгляд женщины спиной и затылком. Ах, у меня печаль?! Да это не печаль вовсе, это всего лишь… О, Свет, что же со мною? Как понять? Есть, верно, способ для этого, только вот как его узнать…

И снова в затылке у него начался какой-то зуд, но Перрин заставил себя не замечать его и постарался защититься от взглядов Леи, вонзающихся ему в спину.

Всадники спускались по склону горы в лесистую долину, где кони их, по колено в ледяной воде, перебрались через широкий ручей. Издали было видно, что долина рассекает горный кряж надвое и обе его половины — будто две высящиеся статуи. Как решил Перрин: статуи рыцаря и дамы его сердца, но к нынешнему дню ветер и снег смыли с лиц обоих и нежность, и непреклонность. Но и сама Морейн не знала, чьи бы это могли быть статуи и когда же резец касался этих гигантских глыб гранита.

В прозрачной воде меж копыт лошадей серебрились живые лучи — колюшка и блесткая форель. С недоумением проводив взглядом поднявшуюся из потока кавалькаду, выскочил из подлеска олень, запрокинул голову и полетел в чащу леса, так что огромный горный кот, весь в серых полосках и с темными метинами на боках, распластавшийся среди сухих стеблей, едва не прянул за ним вслед. Нет, он успел полоснуть рысьими глазками по крупам коней, а уж потом хлестнул хвостом и пустился за добычей. Но мало было в тот час в горном краю видимых обитателей. Разгуливала на тонких лапках и разгребала листву на проталинах птичья семья. Лишь через долгие недели вернется к отрогам скал полнокровная жизнь. Сегодня же и воронов в небе более не видно.

Ближе к вечеру Перрин провел свой маленький отряд меж гор с крутыми боками и заснеженными пиками, укутанными в облака, и направил коня к ручейку, что с плеском бурлил вниз по склону, омывая валуны каскадом водопадов. Где-то на ветвях липы призывно защебетала птица, другая ответила ей на родном языке. Перрин заулыбался. Сразу признал голубых зябликов, их любовные зовы. Птицы пограничья. Никому еще не удавалось незамеченным проскакать по этой дороге. Воин почесал себе нос, а на липу, с которой чирикала первая «птичка», и не взглянул.

Воины, и с ними Лея, пустили коней сквозь тернистые заросли болотного мирта, изредка объезжая по сужающейся тропе узловатые стволы горных дубов. Проезд вдоль протока, достаточно широкий, чтобы скакать по нему на коне, не становился уже, а сам поток сделался неширок — легко перескочит рослый мужчина.

За спиной у себя Перрин слышал невнятное бормотание Леи. Оглядываясь, он замечал, как взволнованно женщина озирала крутолобые скалы справа и слева. Отдельные сосны и ели робко поднимались по склонам гор. То, что они не падали, казалось чудом. Оставив настороженность позади, шайнарцы ехали как на прогулке.