Возница - [14]

И, несмотря на то, что он рвал свое пальто с громким злобным смехом, на то, что его глаза с пожелтевшими белками злобно сверкали из-под покрасневших и распухших век, думается мне, что сестре Эдит казалось, будто она встретилась с чем-то прекрасным, чему суждено погибнуть. Я видела, как она сначала отшатнулась, будто ее ударили, но тут же в глазах у нее загорелся ясный свет, и она сделала шаг ему навстречу.

Перед тем как он ушел, она сказала ему лишь, что просит его прийти в следующую новогоднюю ночь. И, когда он посмотрел на нее с недоумением, добавила:

«Видите ли, я просила этой ночью Иисуса, чтобы он послал счастливый новый год гостю, который первым придет в наш приют, и хочу увидеть вас снова, чтобы узнать, услышана ли моя молитва».

Поняв, что она хочет сказать, он разразился бранью:

«Да уж, обещаю вам, приду и докажу, что он и не думал слушать ваш детский лепет».

Бедняге, которому таким образом напомнили о его забытом и теперь невольно исполненном обещании на мгновение кажется, что он уцепился за соломинку, что сопротивляться теперь не имеет смысла, но он тут же подавляет эту мысль. Он не хочет покоряться. Если надо, он будет противиться до Страшного суда.

Слушая рассказ сестры Марии, солдат Армии спасения волнуется все сильнее. Он уже не в силах усидеть на месте и вскакивает со стула.

— Ты не назвала мне имени этого бродяги, сестра Мария, но я понимаю, что это Давид Хольм.

Сестра Мария кивает головой.

— Боже милостивый, Боже милосердный! — восклицает он, простирая руки к небу. — Почему вы тогда посылаете меня за этим человеком? Разве он в то утро почувствовал раскаяние? И вы хотите пригласить его сюда, чтобы она увидела, что молилась напрасно? Для чего вы хотите причинить ей такую боль?

Сестра Мария смотрит на него с нетерпением, граничащим с гневом.

— Я еще не закончила…

Но юноша прерывает ее:

— Нам следует остерегаться, не давать волю жажде отомстить. Во мне тоже теплится грешное желание позвать нынче ночью Давида Хольма, чтобы показать ему ее на смертном одре и сказать, что она уходит от нас из-за него. Я думаю, вы хотите сказать ему, что она заразилась смертельной болезнью, когда чинила его одежду, которую он после этого бессовестно порвал. Я слышал, как вы говорили, что после той новогодней ночи сестра Эдит не была здоровой ни одного дня. Но мы должны быть осторожнее. Мы так хорошо знали ее, да и сейчас она стоит у нас перед глазами, что не должны давать волю своему жестокосердию.

Сестра Мария наклонила голову к столу и говорит, не поднимая глаз, будто расставляет свои слова в виде узора на скатерти:

— Месть? — спрашивает она. — Неужто это месть — заставить человека понять, каким богатством он обладал и потерял его? Если я положу ржавое железо в огонь и заставлю его снова стать блестящим и твердым, неужто это можно назвать местью?

— Я так и знал, сестра Мария! — восклицает солдат Армии спасения с той же пылкостью. — Вы надеетесь наставить Давида Хольма на путь истинный, переложив на его плечи тяжесть вины. А не подумали ли вы о том, что мы при этом тешим себя, удовлетворяем свою жажду мести? Это опасная западня. Тут так легко ошибиться.

Маленькая бледная сестра Мария смотрит на юношу, и в глазах ее светится экстаз самоотречения. «Сегодня я думаю не о себе», — отчетливо говорит ее взгляд.

— В таком деле нас подстерегает не одна западня, — повторяет она, со значением подчеркивая каждое слово.

Щеки солдата Армии спасения заливает румянец. Он пытается ответить, но не находит нужных слов. Момент спустя он роняет голову на стол и, закрыв лицо руками, начинает плакать. Долго сдерживаемое горе прорвалось наружу.

Сестра Мария не мешает ему, губы ее шепчут молитву:

— Господи Боже наш, Иисусе Христе, помоги нам пережить эту ночь! Ниспошли мне силу помочь ближним моим, мне, самой слабой и неразумной из них!

Связанный человек не придает почти никакого значения обвинению в том, что он заразил сестру Эдит, но, когда молодой солдат Армии спасения начинает рыдать, он делает резкое движение. Он сделал открытие, которое потрясло его, и не собирается это скрывать от возницы. Его радует, что та, которую любит этот красивый юноша, предпочла его.

Когда всхлипывания солдата Армии спасения затихают, сестра Мария перестает молиться и ласково говорит ему:

— Ты, верно, думаешь о том, что я только что сказала тебе про сестру Эдит и Давида Хольма.

Из-под руки юноши слышится сдавленное «да», и по телу проходит судорога боли.

— Я понимаю, что это причиняет тебе страдание, — говорит она. — Я знаю человека, который тоже любит Эдит всей душой, она заметила это и сказала тебе, что не может этого понять. Она имела в виду, что если и полюбит кого-нибудь, то это будет человек, стоящий выше нее. Так же считаешь ты, Густавссон. Мы можем посвятить свою жизнь служению несчастным, но свою естественную человеческую любовь ни ты, ни я не можем им подарить. Когда я говорю тебе, что сестра Эдит создана иначе, тебе это кажется унизительным, и ты от этого страдаешь.

Солдат Армии спасения не двигается, все так же уронив голову на стол. Невидимая фигура напротив делает попытку подвинуться поближе, чтобы лучше их слышать, но тут же Георг приказывает ему лежать, не шевелясь.