Вознесение - [22]

— Потому что люди вроде тебя не желают замечать, что творится вокруг, — с невеселым смешком отвечает она. — Даже ткни их носом, все равно ничего не увидят. Чем меня выслушать, им проще засадить меня под замок. — Ее словно прорвало. — Вот ты, например. Притворяешься, что ничего такого не происходит, потому что тебе так проще, а когда до тебя-таки дойдет, все — поезд ту-ту! Вон смерч в Шотландии. «Совпадение», — решила ты. Вбила себе в голову и веришь. Да верь, мне-то что. Но я его видела, тот смерч. А потом он появился.

— Вот именно, совпадение. Как, кстати, ты же сама и сказала.

Перед глазами встает окровавленное лицо Карен Кролл. Будто лицо подтаявшей восковой куклы. Тут волей-неволей задумаешься: какая же нужна сила, чтобы вот так вогнать в глаз отвертку. И с каким звуком она вошла в плоть.

— Но твое будущее — каким ты его видишь? — спрашиваю я, чтобы отвлечься от этих мыслей.

— То есть — хочу ли я выйти отсюда? Вернуться в общество? Выйти замуж, завести ребенка, сидеть с девяти до пяти на работе — или о чем там еще полагается мечтать маленьким девочкам?

— Маленьким девочкам?

— Брось. Ну эти твои дебилки из твоих дебильных групп, обсуждающие своих дебильных бойфрендов и свой дебильный секс и своих деток-олигофренов.

— Забудем о том, чего — в твоем понимании — хотят другие девочки. Чего хочешь ты?

Бетани останавливается, и мы обе смотрим на багряную стену плюща.

— Будь у меня ребенок, я назвала бы его Феликсом. Феликс значит «счастливый», верно? Такое вот ироничное имя. — Жду продолжения и думаю: а мне он всегда представлялся Максом. — Но у меня не будет детей.

У меня тоже. В больнице сказали, я чуть не умерла и «спасти плод не было никакой возможности». «Плод». Любопытный эвфемизм. Макса нет. И никогда не будет.

— А почему ты решила, что у тебя не будет детей?

— Зачем? В нашем дерьмовом мире? Я же не садистка.

Знакомая песня. Хэриш Модак ее бы поддержал.

— Я могла бы назвать тысячу разных причин, — говорю я. Хотя тут я погорячилась: поймай она меня на слове, вряд ли я смогла бы придумать хотя бы одну.

Внутренний вихрь Бетани уже мчится дальше. Она наклонилась, и я чувствую на затылке ее дыхание. Любимый ее прием, способ заставить меня понервничать.

— Выберусь я отсюда или нет — тут все от тебя зависит, Немочь, — шепчет она, нагнувшись так близко, что ее губы касаются волос у виска. Хриплый голосок пробирается все глубже, ввинчивается в меня с упорством экзотического паразита. — От того, умеешь ты делать свою так называемую работу или нет. — По позвоночнику растекается знакомая боль, взбираясь от раздробленного позвонка к шее. Передергиваюсь и меняю положение. Два года в инвалидном кресле научили меня: когда ты наполовину мертва, во второй половине иногда просыпается яростная и чуть ли не воинственная жажда жизни. — У Джой Маккоуни было девять звезд из десяти, но этого оказалось мало. Как дошло до дела, ей попросту не хватило пороху. Теперь она за это расплачивается. Но может, с тобой выйдет иначе. Тебе не приходило в голову, что судьба послала тебя сюда не просто так?

— В каком смысле?

— А в том, что поможешь ты мне выбраться отсюда или нет?

Смотрю на гордо алеющий фасад. Налетевший порыв ветра скользит по нему, срывает ворох сухих листьев. Молча поворачиваюсь к Бетани. В ее глазах застыло далекое, мечтательное выражение, как будто она всматривается за горизонт или в параллельный мир.

Завтра будет гроза, придет с запада. Люблю грозы с запада. Знаешь что, посмотрю-ка я на нее из кабинета творчества. — Тут она на секунду умолкает. — А ведь ты никогда его так не называешь. Слишком пафосно, да? — Прячу улыбку. — Вид там хороший. Запасемся попкорном, будем друг друга угощать. Усядемся рядышком и будем пить колу из одного стакана, как в кино. — Бетани молчит, и я, не глядя, знаю, что она улыбается. — А хочешь, притворимся, будто ты моя мамочка.

Глава четвёртая

По дороге домой я заезжаю в бассейн. В такую жару полседьмого — самое подходящее время: пусть вода слишком теплая — гораздо теплее восемнадцати градусов, при которых только и можно ощутить настоящую свежесть, — зато, если повезет, в моем распоряжении будет целая дорожка. Но видимо, сегодня не мой день. Не успеваю я припарковаться, на соседнем «инвалидском» месте резко останавливается машина (синий «рено-гибрид»), и сидящая внутри женщина устремляет на меня полный мольбы взгляд. Светлые глаза, рыжие, блестящие рыжие волосы… Она, давешняя незнакомка. Сегодня с ней лысеющий блондин с усталым лицом — похоже, из тех работяг, которым «ни на что не хватает времени». Старше ее. Пригнувшись к рулю, он тоже поворачивается ко мне и смущенно разводит руками, как будто взывает к моему сочувствию, а когда его спутница приоткрывает дверцу, хватает ее за рукав. В следующее мгновение они уже дерутся, а я смотрю на их жалкую схватку, и воображение рисует мне безысходную, бессловесную муку двоих, намертво прикованных друг к другу ипотечным кредитом и общими генами детей. Понятно, что их ссора каким-то неведомым образом связана со мной, и, хотя я уже припарковалась, причем очень удачно, выходить из машины не спешу. С каждым разом эта процедура дается мне все легче, но вытаскивать кресло в присутствии странной парочки отчего-то не хочется. Не нравится она мне, эта женщина.