Впрочем, я думал еще и о парадоксах, которыми наполнена человеческая жизнь… Мальчик из бедной семьи. Первый ученик в школе, потом — в университете. Добрый малый, наивно-беззащитный. Презирающий наемников и садистов. Беззаветно любящий науку. И вот не ненависть и не зависть, а именно эта любовь к науке — беззаветная, не знающая границ… Достаточно было поставить ее «превыше всего», сделать из науки некоего идола, выпестовать ложную истину и возвести ее в принцип… Действительно, «такая малость» — и он уподобился вирусу, в РНК которого переставили несколько атомов. Как он тогда сказал: «…Два-три крохотных кирпичика — и он из мирного полуголодного обывателя превратился в преуспевающего убийцу, способного за считанные дни уничтожить миллионы людей». Но так ли уж крохотны эти «кирпичики», если на них строится весь фундамент? Вот о чем мне надо поразмыслить… Тогда я не мог знать, что вскоре придется лично убедиться, на что способны «два-три кирпичика»…
— А импуны? Ваши принципы разрешают ставить опыты над ними?
— Не стану отрицать очевидного, — сказал профессор. — Да, мы проводим опыты с человеческим материалом. Но разве есть иной путь? Миллионы людей погибают от болезней. А чтобы научиться излечивать, необходимы опыты и материал для них. В некоторых случаях — только человеческий. Ничего не поделаешь, дорогуша, как говорили римляне — третьего не дано. Опыты на животных здесь не годятся. Так не гуманно ли загубить нескольких, чтобы спасти тысячи?..
— Или сотни, чтобы спасти миллионы?
— А хотя бы и так! — подтвердил он запальчиво. — К тому же это дикари, их жизнь ничего не стоит. Для общества она почти бесполезна.
— Кто может определить? Вы?
— Взял бы на себя такую смелость.
— Вспомните об открытиях древних мудрецов. А ведь они, с вашей точки зрения, тоже дикари. Они не знали даже телефона…
— Вы красный?
Я пожал плечами. На этом можно было прекратить разговор, но любопытство не давало мне покоя: неужели этот ученый не может понять простых вещей?
— Кто бы я ни был, но есть ведь язык фактов.
Я приглашал его на дискуссию, но он не принял моего вызова.
— Вы красный, — сказал он убежденно и таким тоном, как будто это определение было сильней фактов.
— Ну что ж, поставим точку. Мне пора к импунам. Ваш вербовщик обманул их. Обещал большие заработки и легкую работу. А обманывать очень нехорошо. Или вы и это подвергаете сомнению?
Он пристально посмотрел на меня, отвел взгляд и пробормотал:
— Странно… Красные не такие наивные…
— Мне пора, — напомнил я, слегка отталкивая его, так как он загораживал дверь.
Он шел за мной по коридору, продолжая говорить, увещевать. Он не хотел считаться ни с фактами, ни с логикой, как жестко запрограммированная система. Видимо, он верил в то, в чем пытался убедить меня, прежде всего в свое неоспоримое превосходство над импунами и в право распоряжаться их судьбой. Я удивлялся, почему он не зовет охранников и не пытается меня задержать. Оказалось, что я недостаточно знаю его…
Радость импунов при виде меня невозможно передать словами. Сначала они распластались на полу, бормоча благодарственные молитвы, пытались коснуться моей обуви, одежды. Они смеялись и плакали, обнимали Тагира, который удостоился моего покровительства.
— Собирайтесь, уходим отсюда, — сказал я им.
Они даже не спрашивали, каким образом я уведу их, не думали о толстых стенах, о закрытых дверях, об охранниках, — их вера в меня была сильнее всяких сомнений.
Очень скоро нехитрый скарб был уложен. И тут в коридоре, там, где оставались Суслик и двое охранников, постоянно дежуривших у комнаты импунов, послышался громкий шум, возгласы. В дверях показался Коротышка. За ним стояли Кэп, Ник, многочисленные охранники. Бряцало оружие.
— Хэлло, док, — сказал Кэп. — Рад видеть вас живым и бодрым. Я не ошибся: вы — везунчик!
Я вспомнил страшный смысл этого слова в его устах.
— Зачем вы прибыли? — спросил я и прочел ответ в его мозгу.
— Нет, — ответил я на его невысказанное предложение. — Вы не сумеете обмануть меня. И не пытайтесь. Придется вам уезжать с теми, с кем приехали.
Он отпрянул, вид его говорил о крайней степени удивления. Но сразу овладел собой. Из-за его спины Ник делал мне знаки, умоляя быть осторожным.
— Мне очень жаль, док, но вы становитесь на пути науки, — медленно проговорил Кэп. Он даже позволил себе сложить губы в улыбку. — А перевоспитывать вас поздновато. Мне бы, конечно, хотелось поговорить с вами в иной обстановке…
— Я ведь предупреждал, что больше вам меня не обмануть, — перебил его я.
Импуны сбились в кучу за моей спиной. Сейчас они представляли как бы единый пульсирующий, интенсивно излучающий организм — с едиными чувствами.
Кэп тяжело вздохнул, кивнул Коротышке, и тот поднял автомат на уровень моей груди, говоря:
— Видит бог, мне очень не хочется дырявить вашу шкуру, док. Но приказ есть приказ.
И тут вперед, отведя автомат Коротышки и заслоняя меня, пробился Ник. Он попросил:
— Не спешите на тот свет, док, — и заговорщицки подмигнул мне. — Ради бога, док, будьте благоразумны.
Он надеялся, что нужно только выиграть время — и он сумеет помочь мне и импунам уйти отсюда.
