Возьмите нас в стаю - [89]

Попытка совместного просмотра кинофильмов, увы, не увенчалась особым успехом. Начали они с земной видеокультуры, поскольку Тэну она интересовала — познакомившись в свое время с книгами, она до фильмов так и не добралась.

Начали они с классики: покопавшись в соответствующих библиотеках, Тим специально выбрал из небольшого количества фильмов с субтитрами на общеторговом самый, по его мнению, подходящий. То был как можно более красочный фильм середины двадцатого века, комедия с костюмированными элементами и достаточным количеством социальных деталей, которые Таню интересовали, но без излишней жестокости. Не то что Тим стал бы смотреть для собственного удовольствия, но все-таки классика, не совсем уж любовный роман, наверное, можно будет вытерпеть…

Предупредив Таню, что речь пойдет об обществе, которое уже не существовало на момент съемок, что в целом людям не свойственно петь и танцевать на улицах (во всяком случае, не более, чем шемин-мингрелям), и что «Пигмалион» Бернарда Шоу — это не любовный роман, а сатира, он настроился на пару часов приятной скуки (впрочем, актриса в главной роли была хороша), усадил ее на диван в пустовавшей по случаю выходного комнате для просмотра видеосъемок, а сам пошел за местными семечками, которые они с Айрин приспособили вместо попкорна.

Таня обескуражила его на первой же сцене:

— Как зовут героиню?

— Элайза, кажется, — удивился Тим. — Сейчас представится…

— О, то есть я не пропустила, — обрадовалась Таня. — Как интересно! А у вас так положено, чтобы на героях не было написано, кто они?

— Ну… да, — сказал Тим. — Это было бы глупо. В жизни ведь ни на ком не написаны ни имя, ни профессия.

— Ну во-первых, — серьезно сказала Таня, — в жизни мы имеем дело с современниками и можем считывать социальные маркеры, а создатели фильма ведь должны рассчитывать на то, что их будут смотреть много веков спустя? Тем более, ты сам сказал, что здесь дело происходит уже на несколько веков в прошлом от того времени, когда снимался фильм.

— Менее чем на сто лет. И сомневаюсь, что они на это рассчитывают.

— Да, ваша культура гораздо больше ценит мимолетную и неповторимую красоту мгновенья, — вздохнула Тэна. — Давай дальше. Хотя, должна признаться, мне будет трудновато упомнить, кто есть кто.

Дальше она обескуражила его, разрыдавшись на первой же песне. Тим в панике переводил взгляд с Тани на экран, с экрана на Таню, пытаясь понять, что ее так расстроило. На экране проходили довольно вялые пляски с использованием капустных кочанов и старых тележек в качестве реквизита. Едва ли это могло расстрогать. А Таня сидела молча, прикусив нижнюю губу, и из глаз ее самым натуральным образом катились слезы!

— Что… — Тим махнул рукой, чтобы изображение остановилось. — Таня, в чем дело? Почему ты вдруг?..

— Сколько силы в этой сцене! — Таня сжала ткань юбки на коленях. — Тим, я не уверена, что я смогу смотреть дальше.

— В чем дело?!

— Но ведь это так ужасно! Это люди лишены крыши над головой, куска хлеба, человеческого тепла, образования…

— Тань, но ведь у вас тоже были такие периоды, — осторожно произнес Тим. — Ты ведь изучала историю. А помнишь, в тот самый день, на выставке? У одной планеты была экспозиция про гетто и религиозные самосожжения, ты же тогда не плакала?

— Да, но они… они не пели про это… и не шутили… не смеялись… боже и все его подвижники, прости меня, Тим, но вы так спокойно про это… и поэтому так сильно… у вас великое искусство, просто великое…

Тут Таня разрыдалась вовсю, как какая-нибудь молоденькая дурочка на романтической комедии. Охваченный одновременно легкой паникой и стремлением заржать, как конь, Тим не знал, что ему делать, а потом позорно сбежал.

Вечер закончился ничем.

На следующий день Тим нашел Таню и попытался извиниться, на что она мягко возразила, что погорячилась сама.

— Ну нет, — возразил Тим. — У тебя до сих пор глаза распухшие. Мне следовало думать головой.

Таня улыбнулась.

— Это не от слез. Я всю ночь читала. Нашла в библиотеке пьесу и прочла. Со словарем, конечно. Очень трудно, но кое-как осилила, плюс мне еще помогали субтитры от фильма.

— Ого, — сказал Тим. — Надо же, как тебя зацепило… Даже не ожидал. И как оно тебе?

— Сначала, — серьезно произнесла Таня, — я была в ужасе. Я думала: что за ужасный человек этот Бернард Шоу, его следовало подвергнуть одиночному заключению! Что за отвратительные вещи и манеру поведения он продвигает, как лицемерны его герои, он, наверное, был одним из тех людей, которыми сорохи обязаны самыми темными страницами вашей истории!

— Ты маленько хватила, — Тим почувствовал, как его снова разбирает истерический смех. — Он, может, и ниспровергал некоторые моральные нормы…

— А потом я поняла, — с торжеством произнесла Таня, — что он вовсе не одобряет того, о чем говорят его герои! Что если герой говорит про себя, что он спокойный и терпимый человек, а ведет себя как сноб и нарцисс, то это значит не что автор плох, а что герой лицемер! Или что герой, как всякое разумное существо, заблуждается насчет себя. Но мне понадобилось дочитать почти до конца, чтобы понять это. И когда я это поняла, — она счастливо улыбнулась, — я подумала, что вы как аршалоки! Что ваше искусство может гораздо больше дать Галактическому Содружеству, чем полагали до сих пор!