Возмездие в рассрочку - [35]

И все же он, каким-то шестым чувством, догадывался, что отец ненавидит его. И отвечал ему такой же озлобленной ненавистью. Подарки, которыми отец засыпал его в последнее время, Джон принимал — у него не было выбора. Но благодарить за них отца не собирался: в глубине души он подозревал, что подарки эти — лишь форма подкупа и получает он их для того, чтобы закрывать глаза на что-то более важное.

Но что говорить — в пятнадцатилетнем возрасте трудно быть проницательным, замечая то, что сокрыто под внешней оболочкой. Мыслил Джон еще как ребенок: то есть скорее чувствовал, чем понимал. Это, однако, лишь усугубляло тяжесть, лежащую на душе.

Удивительно ли, что за последнее время Джон часто бывал один? Он вообще любил одиночество, и обстоятельства укрепляли в нем эту черту. В колледже он оказался на положении парии, вечного новичка. Будь ему, скажем, всего тринадцать, он попал бы здесь в младший класс, был бы окружен такими же неопытными, как он, неловкими подростками — и рано или поздно привык, сдружился бы с ними; от него никто бы не ждал, чтобы он знал все тонкости местного неписаного кодекса поведения, столь важные в этом возрасте: он бы естественным образом нашел тех, кто ему близок. Но Джон попал сразу в предвыпускной класс. Здесь давно сложились разные группы и клики, и ни в одной из них Джону не нашлось места. Одноклассники и не пытались скрыть, как их забавляют его невольные промахи. То, что он пришел сюда из какой-то зачуханной школы, которую все они презирали, вовсе не прибавляло ему авторитета. Джон страдал от того, что с ним обращались как с человеком второго сорта, страдал — и не умел скрыть этого. В результате травля только усилилась: высмеивать «малыша Мабла» стало в классе не просто забавой, но и обязанностью. Кончилось тем, что Джон возненавидел свой класс и благодарил Бога, что приходит сюда лишь на занятия, общаясь с одноклассниками только тогда, когда это допускают демократические правила спортивных соревнований.

Но, к величайшему его несчастью, столь же плохо складывались его отношения с приятелями по прежней школе. Он старался встречаться с ними как можно чаще, поддерживать старую дружбу, но вскоре понял, что это едва ли возможно. Они относились к нему с подозрением, ловили на малейших признаках высокомерия и моментально обижались. Да и свободное время у них совпадало редко: в колледже не было занятий по средам, школа же отдыхала в субботу, и былые друзья не желали ради него сокращать свои экскурсии. Кроме того, у Джона был мотоцикл — станет ли он потеть, крутя вместе с ними педали велосипеда?.. И в этом была доля истины: познав блаженство стремительной гонки, он быстро охладел к велосипедным прогулкам. Уступая настойчивым приглашениям Джона, ребята раз или два приходили к нему домой; но Джон скоро обнаружил, что не слишком рад их приходу. Да и они ощущали себя неловко в забитых золоченой мебелью комнатах. Мистер Мабл не очень-то разговаривал с ними; видно было к тому же, что он нетрезв. Мнительный Джон не без основания полагал, что, говоря между собой о семействе Маблов, его приятели легко находят поводы для злорадных острот. Он ругал себя за то, что считает их способными на такое, но изменить ничего не мог.

Короче говоря, у Джона осталось одно утешение — мотоцикл. Тяжелый и мощный, он стал ему чуть ли не братом: он делил с ним все беды, а маленькие неполадки отвлекали мысли мальчика от отца и от атмосферы неблагополучия, которая царила в доме.

Мистера Мабла в какой-то мере оправдывало то, что он понятия не имел о проблемах, мучивших его сына. Ему самому было о чем размышлять, и вопросы, которые он пытался решить, в буквальном смысле были вопросами жизни и смерти. Старые страхи по-прежнему держали его в своей власти, как ни внушал он себе, что у него и сын теперь в колледже, и дочь — в зверски дорогой Беркширской школе, а сверх того, есть еще нечто совсем новое, небывалое — в одном из домиков на соседней улице, с табличкой на парадной двери: «Мадам Коллинз, модная женская одежда». Но даже сладкое томление, навеянное мыслями о соблазнительной француженке, не могло оторвать его от сторожевого поста в гостиной, возле окна, выходившего в сад.

Если Маблу и прежде было что терять, то теперь список ценностей существенно увеличился: солидная сумма, приносящая постоянный доход, дом, чуть ли не с чердака до подвала забитый ампирной мебелью, быстро растущая криминалистическая библиотека, сколько угодно виски и, наконец, загадочная, влекущая женщина, которая проявляла к нему отнюдь не дружеский интерес. Но самое странное: чем больше он мог потерять, тем сильнее цеплялся за все это, а следовательно, тем меньше радовался новым приобретениям… Летние месяцы пролетали над ним, словно короткие летние грозы; он едва воспринимал, что происходит рядом. Жизнь перестала быть манящей и сладостной: ее отравлял постоянный и всевозрастающий страх.

Начиналось время летних каникул. Словно только вчера они попрощались с Винни — а жена уже готовилась к ее возвращению. Она заговорила с мужем о летнем отдыхе.

— Отдых? — рассеянно повторил мистер Мабл.