Возмездие - [13]

Врач перестал раскачиваться и неожиданно повысил голос, словно догадался, что его пишут:

— В нашем случае с больным Варенцовым, учитывая его простудное состояние, до конца не обследуемое, я добавлять к положенным двум каплям СП-108 ничего не буду!

Куркин был абсолютно спокоен:

— Мне нужен результат, Иван Афанасьевич, и я на службе у партии и государства, впрочем, как и вы! Дальше!

Доктор сразу обмяк, опустился на стул, достал из кармана фляжку, сделав приличный глоток.

— Когда задачи, поставленные в отношении «объекта» решены, ему дают «антидот». Минут через десять после вливания «антидота» «объект» приходит в совершенно нормальное состояние.

— Вот и славно, уважаемый профессор!

— Я всего лишь врач, кандидат наук! — На крючковатом носу доктора появилась испарина.

— Будете непременно доцентом, я похлопочу! А говорите, не с похмелья, коли фляга всегда с собой! Научное название мне напишите, над коллегами буду подтрунивать!

Рассмеявшись, Куркин сдул несуществующие пылинки с белоснежного халата главного врача.

— Все верно, столь быстрый вывод «объекта» из невменяемого состояния в нормальное практически полностью стирает из его памяти все, что с ним произошло с момента принятия «дота», то есть происходит полный провал памяти. Удачи!

Дверь поворотом бюста академика Павлова бесшумно открылась, и майор покинул тайную комнату.

Профессор Варенцов метался на тощей больничной подушке. Удушающий кашель вырывал из горла вместе с клокотанием обрывки фраз: «Ах, жаль, нельзя повернуть историю вспять. Выкинуть всю демократическую шваль тогда, в семнадцатом, из Таврического дворца, да под пулеметы гвардейского полка!»

— Какого полка, о чем он, доктор? — Куркин повернул голову в сторону Ивана Афанасьевича. Тот молчал, лишь сосредоточенно набирал в шприц лекарство. — Мне нужен результат! Дайте ему еще сыворотки СП-108. Приказываю!

— Не могу, по инструкции, да и клятву Гиппократа я тоже давал! — Главный врач умело повернул горящее тело больного и ввел в исколотую ягодицу очередную дозу ампициллина. Затем бережно уложил профессора на простынь и включил кислородный аппарат.

— А я давал воинскую присягу! — Майор, оттолкнув главного врача от кровати, нервно потряс ампулу и плеснул несколько капель в стакан с соком. Приподняв голову профессора, он с силой разжал посиневшие губы и влил содержимое в клокочущий кашлем рот. Варенцов замахал руками, налитые кровью глаза широко открылись, кадык часто заходил вверх-вниз, часть «дота» вылилась на небритый подбородок, но основная его часть все же попала в обессиленное тело. Оно обмякло, вытянулось на белых простынях, кашель исчез и хриплый голос, словно из поднебесья потек в палату: «Россия — аграрная страна, крестьянин не хотел войны, он устал от неё. В октябре семнадцатого надо было Петроградский гарнизон распустить, а город защищать гвардейскими офицерами, которые помнят Корниловский прорыв, с одной стороны, и возложить на них обеспечение порядка в городе, с другой стороны. Землю дать солдатам и снабдить агротехникой, которую должны были сделать путиловские рабочие для села, а не бронепоезда. И никакой, слышите, потом коллективизации!»

— Вот сука твой профессор! — Куркин вытер со лба пот и включил второй магнитофон. Иван Афанасьевич сидел на стуле, вытянув вперед тощие ноги, и бессмысленно крутил кислородную маску, которую надеть на больного ему не дал этот разъяренный куратор из КГБ.

— Вы писали книгу о восстаниях крестьян в России после Великого Октября? — Микрофон был поправлен на мокром от пота лацкане больничной пижамы Варенцова.

— Начал, жаль, что не успею дописать о Чаинском восстании 1931 года в нашей области. Надо было раньше взяться за работу, но боялся, всю жизнь боялся, так велела мама. Она лично знала Ускова.

— Усков, это кто? — Майор спрашивал членораздельно и громко.

— Один из организаторов крестьянского бунта, который унес из жизни 120 тысяч ни в чем неповинных людей после восстания.

— В каком состоянии книга?

— Рукопись я храню, хр…! — Удушливый кашель стал снова забивать профессора. Он стал поворачиваться на кровати, микрофон слетел.

Куркин, не обращая внимания на главного врача, который тоже бросился к больному, начал трясти Варенцова за грудки. Глаза того закатились, голова запрокинулась назад, профессор едва вымолвил:

— У моей студентки, она в теме и тоже дойдет до правды об опричниках из НКВД, таких, как Долгих, будь он проклят!

Последняя судорога перекосила рот; из него пошла кровавая пена; Варенцов вытянулся в струну, задрожал и умер на руках сотрудника КГБ. Станислав Иванович в недоумении перевел взгляд на Ивана Афанасьевича, который медленно снял маску и тихо сказал:

— Товарищ майор, мы убили советского профессора истории!

Глава 12

Встреча с Генеральным секретарем ЦК КПСС произвела на томского первого секретаря обкома партии неизгладимое впечатление. Его очень волновали и критика в свой адрес, и жесткий характер разговора. Мельников, как опытный руководитель с огромным партийным стажем, понимал, что выпады в адрес секретаря ЦК его бывшего коллеги Лигачева не случайны: «Андропов болен, серьезно болен, что означает и замену в Кремле! Вот здорово если бы руководство страной возглавил Егор Кузьмич!» Александр Григорьевич посмотрел на портрет на стене его огромного кабинета и оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что кто-то прочтет его мысли о желании поменять в скором времени портрет близорукого человека с маленькими глазками, полными ума и силы, на седовласого красавца со строгим взглядом сельского учителя. Мельников встал из-за стола, накапал сердечных капель, запил минеральной водой и подошел к окну. Снежные переметы в виде причудливых фигур громоздились на льду Томи. Одна из фигур напоминала баржу с глубокой осадкой, переполненную людьми. Он закрыл глаза: «Ой, как меня достали с этими спецпереселенцами! Что делать? С товарищами из бюро тоже не посоветуешься, все засекречено. Ладно, решать проблему надо самому, а то так и в Москву с должности первого переведут, каким-нибудь функционером в аппарат ЦК». Большие напольные часы пробили десять раз. Дверь кабинета бесшумно открылась.