Возмездие. Рождественский бал - [87]
Рамаз и не подозревал, сколь много у него окажется вдруг друзей, родственников, знакомых. Выяснилось, что он чрезвычайно популярен теперь среди друзей родственников и родственников этих друзей, а также знакомых их друзей и родственников, просто друзей и родственников знакомых, а то и вовсе незнакомых абитуриентов и их родителей. С Рамазом желали встретиться все, его умоляли, заклинали, прельщали, совращали, соблазняли, ругали, оскорбляли, унижали, ему грозили, сулили, совали… И если бы по совету Манучара Баделидзе он не исчез на некоторое время из дома, за его спокойствие и безопасность не смог бы поручиться даже сам начальник Управления внутренних дел Гурам Ломия.
Популярность Рамаза превзошла его самые смелые ожидания. Самолюбие было удовлетворено, хотя, если вдуматься, то положение его все равно оставляло желать лучшего, так как должность председателя приемной комиссии была временной и вызвала массу разноречивых мнений. Тем, кто знал Рамаза со студенческой поры, нравились его сдержанность и прямота. У него была неплохая репутация, которая и оказала определенное влияние на решение назначить председателем комиссии.
Противники, оставшиеся в меньшинстве, наоборот, считали, что коль скоро ученый он никудышный, то не следует и доверять ему такое ответственное дело, как приемные экзамены. Но им популярно объяснили, что для того, чтобы оценить знания абитуриента, вовсе не обязательно быть крупным ученым.
В общем, постепенно все смирились с новым назначением Рамаза. Не иначе, понимали, что ему благоволит весьма влиятельный человек.
За два дня до экзаменов Рамаза вызвал к себе Манучар Баделидзе. Ровно в двенадцать Бибилури-младший явился к своему благодетелю. В новом кабинете Манучара он еще не был и вначале даже опешил, удивленный его размерами и убранством. Впереди у стены виднелся большой полированный до зеркального блеска стол, за которым свойственник, что называется, едва угадывался. Он что-то быстро писал.
— Входи! — холодно произнес он, не поднимая головы.
У новоиспеченного председателя приемной комиссии возникло ощущение, что он не туда попал.
— Ну, что с тобой? — Манучар понял, что шурин присмирел из-за его официального тона.
Он поднялся и пошел навстречу Рамазу, который вдруг почувствовал, как холодеют руки и пробивает испарина. Такое с ним бывало только с перепоя. Но сейчас он был абсолютно трезв. Уже и не помнил, когда пил в последний раз. Месяц, как готовится к приемным экзаменам, а последние десять дней был так занят, что и затылок почесать некогда.
— Ну, чего скуксился? — Манучар похлопал его по плечу и легонько подтолкнул к стулу. — Садись! Через час у меня совещание, должен выступать. — Для пущей убедительности он указал на ворох бумаг на столе.
Рамазу стало не по себе. Он никак не думал, что на работе Манучар произведет на него столь удручающее впечатление. Оказывается, он совсем не знал свояка.
— Уверен, прекрасно справишься с приемными экзаменами, — говорил между тем Манучар ледяным официальным тоном.
Этот тон парализовал Рамаза. Он чувствовал себя оскорбленным, раздавленным. Какого черта позвал его сюда этот сноб? Унизить? За что?! У Рамаза появилось неодолимое желание наговорить Манучару гадостей, хлопнуть дверью.
Но тот неожиданно искоса посмотрел на него и добродушно хмыкнул. Его смеющиеся глаза испытующе смотрели на Рамаза.
— Ну, что зря толковать, ты сам все понимаешь, — заговорил вдруг Манучар по-приятельски. Смуглое и худое лицо выражало доверие и искренность.
Рамаз внимательно наблюдал за родственником. Убедившись, что от недавнего официального тона не осталось и следа, приготовился слушать. Однако тот не спешил выкладывать, присматривался к Рамазу, взвешивая каждое слово. Не полностью доверял. Между тем время уходило и дольше тянуть Манучару не имело смысла.
— Тут нет ничего невозможного. Я все обдумал, — осторожно начал Баделидзе, протянув Рамазу машинописный листок с фамилиями. — Всех их надо зачислить, — сказал он тоном, не допускающим возражения.
И Рамаз Бибилури невольно пожалел, что весь август жил по строгим правилам конспирации, хоронясь от наседливых просителей. Даже дома не появлялся. Лишь члены семьи знали о его местонахождении.
Бено все больше гордился сыном, держась со скромным достоинством, как и положено человеку влиятельному. Супруга Элисабед старалась подражать мужу. Правда, обременительную для ее натуры скромность она из обихода изъяла.
Тем не менее традиции семьи Бибилури оставались прежними. Хотя гостей-просителей в последнее время поприбавилось, их все равно радушно встречали, сажали за стол, угощали, справлялись о здоровье знакомых и незнакомых родственников. И на этот раз все было обычно.
— Два года ребенок сдает в медицинский, — сетовал энергичный мужчина, обладающий всеми необходимыми для делового партнера качествами.
— Бедняжка! — посочувствовал Бено и заговорил об ответственности родителей за судьбы своих детей.
Гость, который не был простаком в деловых играх подобного рода, почему-то перешел на шепот и попросил подсобить ребенку попасть в мединститут, замолвить словечко…
