Возмездие. Рождественский бал - [106]

— Стоило ли так беспокоиться? — Манучар обнял Бено, и они вместе вошли в комнату.

— А это, — в руках у Бибилури-старшего сверкнула бриллиантовая табакерка, — достал лично для тебя. Только такой знаток антиквариата, как ты, и оценит ее. Посмотри, какая работа!

Манучар глаз не мог оторвать от табакерки. Такой драгоценной вещи он в жизни еще не держал в руках. Крепко обняв Бено, от души поблагодарил его за царский подарок.

— Что нового? — спросил Бено у Манучара. — Ходят слухи, что твой начальник уходит?

— Все это сплетни! Еще много воды утечет, прежде чем осуществится мечта его врагов.

— Слухи упорные и как будто достоверные…

— Что бы там ни говорили, а он прекрасный человек, и мне лучшего начальника не найти.

— Я тоже так думаю, но в народе говорят, что он слишком уж либеральничает, а потому кое-кто и обнаглел.

— А кто у народа спрашивает?! Его дело работать да помалкивать. Если же кто и наберется смелости написать жалобу, то она к нам и придет, а мы знаем свое дело. Так что не народ делает политику, а мы.

— Вот и прекрасно! Дай бог тебе здоровья, а то я забеспокоился, как бы не сменили твоего начальника. Кто знает, придет какой-нибудь проходимец, начнет свои законы внедрять, и пойдет вверх тормашками твоя налаженная жизнь. А что за этим последует, кто знает! — Бено умолк и закурил.

— В городе накаляется обстановка, — заметил он после продолжительной паузы. — Убрали всех деловых людей.

— Сам знаешь, Бено, не так уж страшен черт, как его малюют.

— Вы правы, дорогой мой Манучар, но есть и другая пословица: береженого бог бережет. Надо бы своевременно принять меры, чтоб не попасть впросак. Чует мое сердце, плохи наши дела. Плохи!

Манучар резко переменил позу: слова Бено вывели его из душевного равновесия. Он вдруг понял, что не зря бьет тревогу старый, умный, стреляный волк Бено. Но в это время раздался звонок, и Баделидзе пошел открывать новым гостям. От былой жизнерадостности не осталось и следа.

То, что сказал Бибилури, Манучар чувствовал в течение всего последнего месяца. За это время его шеф не назначил никого на ставшее вакантным место Талико Эргемлидзе. Начальник никак не реагировал на кандидатуры, предлагаемые Манучаром, а его самого обдавал холодом отчуждения при каждой очередной встрече. Плохо стала принимать его и жена начальника, а в последнюю неделю не снизошла даже до разговора по телефону. Баделидзе решился на крайнюю меру: через сестру Русудан завоевать сердце начальника. Но, похоже, и этот трюк ему не удался.

Бено на самом деле позвонил профессору Омару Чикобава. Разлад между Наной и Рамазом он назвал недоразумением и попытался напроситься в гости. Но Чикобава категорически отказался от каких-либо встреч. Бено не понравился категоричный тон свата, он свидетельствовал о том, что дело принимает серьезный оборот. Поэтому Бено уговорил сына вдвоем поехать к Чикобава.

Хозяин не ожидал визита бывших родственников. Наконец завели разговор о Нане. После долгих пререканий Бибилури удалось уговорить профессора пригласить в гостиную дочь. Рамаза раздражала вся эта комедия. Он жалел, что послушался отца и, явившись сюда, поставил себя в дурацкое положение.

— Я не люблю вмешиваться в личные дела своих детей, — возмущался Чикобава, — в семье случается всякое, бывают недоразумения и ссоры между супругами, а потом они мирятся — и все встает на свои места. Но если вмешивается кто-то посторонний, то взаимоотношения, как правило, осложняются. Но сейчас я не мог молча смотреть, как мучается моя дочь. Личная жизнь ее и вашего сына стала достоянием гласности. Это уже чересчур! Разве можно выносить сор из избы?!

— Папа, перестань, прошу тебя, не нужно.

— Как это перестань? — Профессор повернулся к дочери и строго на нее посмотрел. — Шуточное ли дело — разбивать семью?! А может быть, ты виновата? Думаешь, я прощу тебя, если это так?

— Нет, папа, я не виновата. Вот он здесь — и пусть выложит все начистоту.

— Скажи нам, Рамаз, что случилось? Почему разводитесь?

Рамаз опустил голову. Ему нечем было оправдываться. Он и сам не мог разобраться в случившемся. Все произошло так неожиданно, как во сне. Он еще сам не решил, как быть: сохранить семью или порвать с Наной окончательно. Правда, он ненавидел профессора с его дурацкими принципами за гонор и равнодушие к его, Рамаза, будущему, за неизменно снисходительный тон и разглагольствования о чести и морали.

Но Нана — совсем другое дело. Она добрый, благородный человек, но, наверное, именно поэтому он никогда не был до конца искренен с ней. Хотя бесстыдно угнетал любящее его беспомощное существо. Поэтому он, вероятно, и предал жену. Рядом с ней он постоянно испытывал чувство стыда за свои поступки, совершать которые вынуждала его жизнь. А жена, несмотря ни на что, оставалась такой же кроткой, искренней, нежной, как в далекой юности.

— Рамаз!

Он очнулся. Посмотрел на жену.

— Скажи, наконец, отцу. Может быть, я в чем-то виновата? — Нана говорила сквозь слезы.

— Я во всем виноват. Был пьян, не сдержался, устроил скандал. На другой день с похмелья продолжал злиться на себя, а злость выместил на Нане. Прошу великодушно простить. — Рамаз покаянно опустил голову.