Возмездие Эдварда Финнигана - [66]

Он рассказывал о том, о чем, возможно, никогда прежде не говорил. Щеки его горели, лоб взмок, Фрай не менял одежду с тех пор, как вышел из своего дома в Маркусвилле, и от него уже немного пахло — потом и чем-то еще. И хоть Гренса это не раздражало, он все же спросил, не хочет ли посетитель по окончании их беседы смыть с себя дорожную пыль у них в душевой. Фрай поблагодарил и попросил извинения за свой недостаточно свежий вид: у него сегодня был длинный день.

Шквалистый ветер все чаще бил в стекло. Снежная буря за окном разыгралась не на шутку, то вздымая снег, то вновь швыряя его на землю. Эверт Гренс подошел к окну и смотрел на белую мглу, он ждал: Фрай явно устал, но ему было еще о чем рассказать.

— А его побег?

— Что вы имеете в виду?

— Что вам об этом известно?

Рубен Фрай предчувствовал, что настанет черед этого вопроса. Он поискал еще одну сигарету, но пачка оказалась пустой.

— Это разговор только между нами?

— Я тут больше никого не вижу.

— Можете вы дать мне слово, что то, что я сейчас скажу, останется между нами?

— Да. Обещаю. Я никому не доложу.

Фрай смял пачку с красной этикеткой и швырнул ее в корзину под письменным столом Гренса, но не попал. Он наклонился и потянулся за ней всем своим полным телом, поднял смятую картонку и швырнул еще раз. Она отлетела еще дальше от корзины.

Он развел руками, оставив ее так и лежать на полу.

— Всё.

— Всё?

— Конечно всё. Я участвовал в этом с самого начала, до того момента, когда самолет вылетел из Торонто и, скрывшись в облаках, взял курс на Москву. Это был кружной путь, но люди, которым мы доверились, обычно использовали именно его. Все было организовано на мои деньги.

Он вздохнул.

— Шесть лет прошло. Я его не видел с тех пор, не знаю, поймете ли вы, но каждый день, когда я о нем не слышал, каждый тихий день был для меня хорошим днем.

Прежде чем Рубен Фрай отправился в душевую полицейского управления, он успел подробно описать все обстоятельства побега, которые частично изложил его сын. В рассказе Джона было несколько пропусков, но все то, что он вспомнил, совпадало с тем, что подтвердил его отец на условиях конфиденциальности. Эверт Гренс решил, что верит всему услышанному: Рубен Фрай, охранник тюрьмы по имени Вернон Эриксен, два врача, которые потом сменили фамилии и всю свою биографию, все вместе спланировали и осуществили освобождение человека, в чьей невиновности были убеждены.

Синюю рубашку в белую полоску сменила белая в синюю, а черный кожаный жилет сменился коричневым замшевым. Волосы мокрые, лосьоном после бритья повеяло еще до того, как Рубен открыл дверь, чистый и уже не с такими усталыми глазами. Он поставил на прежнее место свой чемодан и спросил, где можно купить что-нибудь пожевать. Гренс указал в сторону коридора, Фрай сделал было пару шагов, но потом обернулся:

— У меня есть еще один вопрос.

— У меня спешное дело. Но спрашивайте, а я решу — могу я ответить или нет.

Рубен Фрай провел ладонью по мокрым волосам, поправил ремень на брюках под торчащим животом.

На улице по-прежнему было ветрено, они оба это слышали.

— Шесть лет. Я вспоминал о нем каждый день. Я хочу с ним увидеться. Можете вы это устроить?

Двадцать минут спустя Эверт Гренс шел с Рубеном Фраем по тюремному коридору. Да, существуют правила, но существуют и способы их обойти. Гренс сопровождал посетителя до самой камеры, а потом встал у окна и наблюдал за ними. Отец и сын обнялись и заплакали, без рыданий, тихонько и как-то осторожно, так плачут люди, которые не виделись много лет.

Эверт Гренс гнал машину на полной скорости и как минимум в двух переулках проехал навстречу одностороннему движению. Он уже опаздывал и не хотел опоздать еще больше.

Было трудно заставить Рубена Фрая расстаться с сыном.

Пришлось напомнить им, что неформальное свидание закончилось, и пора уходить. Худое лицо Джона и круглые щеки Рубена прижались друг к дружке, отец и сын стояли совсем рядом и говорили вполголоса. Гренс не мог, да и не хотел их слышать. Он позаботился, чтобы Рубена Фрая отвезли в отель «Континенталь» на Васагатан, и дал ему свою визитную карточку, где был указан его рабочий телефон, а на обороте от руки — домашний.

Гренс посмотрел на часы на панели управления. Две минуты двенадцатого. Теплоход отходит от пристани Госхага в 11.17. Еще можно успеть.

Всего три дня назад он стоял рядом с Анни у окна, она подняла руку и махнула.

Он видел это своими собственными глазами.

Он был убежден, что она это сделала, когда белый теплоход проплывал мимо по Хёггарнс-фьорду. А потом персонал пытался объяснить ему, что с точки зрения неврологии это невозможно. Ну и что с того? Взмах оставался взмахом, и он видел то, что видел. И плевать, возможно это или нет.

Три дня прошло, а кажется, что все случилось давным-давно. Ему следовало почаще о ней вспоминать. Анни всегда словно обволакивала собой все, что он делал, все, чем дышал, она сопровождала каждый его шаг, и он привык радоваться этому и уже не мог без нее.

Но в эти последние дни ему словно не хватало на это времени. Он пару раз спохватывался, а когда почувствовал, что забывает ее, то попытался вспомнить ее лицо, ее палату и вновь почувствовать, как тоскует по ней, но это оказалось непросто: для таких мыслей требовались особые внутренние силы и впервые ему их не хватило.