Возлюбить себя - [23]

Пока им доставало ума не беспокоить свой район, — действовали в других. Время от времени в гористых частях уцелевшего города слышались выстрелы. С каждым днём всё чаще.

…После того, как солнце переваливало далеко за полдень, на больших лакированных джипах и дорогих седанах подкатывали на свои «дачки» состоятельные, упитанные кабаны с малолетней любовницей, или такой же освиневшей и не в меру наглой супругой.

Эти с недовольством и грустным взором из-под насупленных бровей осматривали своих «вынужденных» соседей, вздыхая и искренне сокрушаясь о невозможности строительства персонального Освенцима для остальной, — «неблатной», — части населения. И топтыгами направлялись в свои дворцы, где расторопный смотрящий мужичонка уже с раннего часа включил сплит, приготовил баньку и замариновал шашлычок для хозяина и грядущих к вечеру его хамоватых гостей.

У этих было всё.

От удобств, забитых жратвой холодильников, до дорогого снаряжения и оружия на стенах и в сейфах. Охотники из них в основном были никудышные, как из скрипача сварщик, но причиндалов и понтов у этой братии, наряду с нахальными громкими голосами, привыкшими повелевать, было в переизбытке. Именно они доставляли и ещё доставят нам массу хлопот.

Не знаю, отчего, но такие гиены охотнее и смелее сбиваются в дерзкие стаи, одержимые странной идеей, что, невзирая на любые обстоятельства, мир по-прежнему создан и сохраняется именно для них. Нет, разумеется, — их и рядом не было в тот памятный день, когда мы крепко умыли и обстоятельно причесали ту нахрапистую волну «властителей небесных сфер». Как и во все остальные опасные для здоровья деньки.

Эти люди не терпят ствола, направленного в их великолепное лощёное брюхо. Его вид приводит их к состоянию непроизвольного опорожнения кишечника. Всё, что пролетает мимо них и не имеет вида денежного эквивалента, наводит на них жути. Так что, при любом раскладе, они мужественно отсиживались с позабытым уже, было, молитвенником под кроватью, пока мы устраивали для них незабываемое зрелище, со всей тщательностью и кровавым упорством вписывая в историю нового мира то роскошное побоище.

Зато уж их смелость и напор не знают границ в том случае, когда их не менее пяти с карабинами в руках супротив запуганного и полуголодного обывателя, у которого мерилом обороноспособности служит скалка жены. Они весьма охотно рулят там, где есть чем поживиться без риска для сала щёк. Эти продержались дольше, и пока ещё живы в большинстве своём.

Но что-то мне говорит о том, что вскоре подкрадывающийся голод и отчаяние начнут их перековку в мародёров. Эти не станут утруждать себя долгими походами за добычей через лес и по склонам затопленных балок.

Через время мне придётся принимать решение: или вырезать их первому, или каждую неделю держать оборону по ночам, пока они не передохнут от наших «рубленых» пуль и голода… Пули у меня не оставляют живых. И закончатся, надеюсь, значительно позже, чем они как класс.

Господи, куда мы все катимся…

— Что делаем, Босс? Двигаем домой или же проверим эти ясельки? — голос жующего Упыря вывел меня из размышлений.

Чего доброго, я так и до пацифизма сам на сам дорасту…

А он, как я смотрю, наконец-то начал, по-видимому, привыкать к слову «дом» в его теперешнем, — местном, — значении. У них с Рыжей в Москве остались родные…

Чёртов булыжник…

Я прикидывающее поднял глаза к серому небу.

До Базы? С одной стороны, да, — ужасно хочется сухого и тёплого угла, мыла на грязную задницу, горячего чая да лохань воды с веничком. Желательно банным, не путать с дворовым! Да чтоб тапки под чистые ноги…

А с другой… С другой — нет, мы не можем позволить себе оставлять за спиной и практически по соседству с Базой непонятную и нерешённую ситуацию. Что там, правда? Поминки, праздничная драка, делёж сорока крупинок сахара или простая семейная ссора?

Или всё-таки реальная ходячая угроза?

Хотелось быть уверенным, что после трёх-пяти суток изматывающей «прогулки» вдали от очага нам не придётся вскакивать среди ночи для отражения чьего-то неуместного в это время суток желания сытно отужинать за наш счёт и заодно провести холодную ночь у прогретой печи.

Мы никого не ждём. Ложки любого формата и размера попрошу оставлять при входе.

И я не ставлю для неприглашённых гостей на ночь чайник.

Ох, как же мне не хочется туда переться!

— Ладно, хрен с ним! Туда, так туда… Шур, твой левый фланг. По прокопу давай двигай. Медленно… Держи от нас метров сорок. Если там есть ретивцы, — две обоймы перемешай с двумя световыми и шрапнельной. Период одну через одну. Иди.

Грязный той самой, «шахтёрской» грязью, весь «украшенный» на висках и скулах разводами и потёками пота Шур улыбнулся хищно одним углом рта. Это сухощавый мини-дракон вырос на моих руках, под небольшим, но весьма суровым патронажем. Вредный, гадёныш. И грубоват иногда. Но на него я могу положиться, как на себя. Да, он груб. И это в один день сделало его именно таким, каким он и был здесь нужен. Нужен и крайне полезен. Сволочь он редкостная, но он мой племянник.

Умён и практичен, как гусеница на дереве. Немногословный и кажущийся вечно чем-то недовольным. При этом до ужаса любит мои смертоносные «игрушки». Часами мог находиться в арсенале, перебирая, перетирая и бесконечно перекладывая боезапас.