Возлюби врага своего - [5]

— Думает пусть наш фюрер! — сказал Краузе. — Наша задача Кристиан, выжить, чтобы вернуться домой и отдать долг всем немецким фрау, которые к тому времени станут вдовами. На нас с тобой будет лежать печать ответственности за их оплодотворение.

— Нам герр обер-фельдфебель, будет не до немецких фрау. Лемке сказал, что поступил приказ прорвать эту чертову блокаду.

— Твой Лемке — собачье дерьмо. Ты больше его слушай. Он каждому вешает на уши спагетти, как говорят русские. А без поддержки, эти русские парни сделают из нас настоящий колбасный фарш и упакуют его в спичечные коробки, — сказал обер-фельдфебель, натягивая перчатки. — Ну, ты, готов?

— Так точно герр обер-фельдфебель, — готов уже целых полчаса!

— Ну, так давай, иди, попрощайся с камрадами. Уже вечер, а нам тащиться, через весь город, будь он проклят, — сказал Краузе.

Я попрощался со своими друзьями. Взяв ранец и фанерный чемодан, я вышел на улицу следом за Краузе.

— Черт, черт, черт какой холод! Не хочется ползти к этому Крамеру. Но приказ, есть приказ. Старина Зицингер, ждет тебя, как второе пришествие Христа.

Я шел следом за ним, стараясь не отставать, и постоянно пригибал голову, чтобы не светиться на фоне снега, перед прицелом русских снайперов, которых, как нам казалось, было столько, что они не давали нам свободно передвигаться.

В нашем районе было тихо. Где-то за рекой на западной стороне, где окапались большевики, слышался лай собак. До русских позиций через реку было около трехсот метров. На каждое движение на нашей стороне, на каждый звук, эти вольные стрелки открывали прицельный огонь, как бы соревнуясь в количестве подстреленных врагов.

В дни зимней блокады передвигаться по городу было опасно. Иногда разведка «Иванов» оказывались там, где их быть не должно. Не смотря, на морозы и линию фронта, проходившую по льду реки, они каким-то образом, словно скользкие черви, просачивались сквозь нашу оборону. Их полковая разведка хозяйничала в наших тылах как у себя дома. Русские иногда умудрялись, устраивать среди наших блиндажей дьявольский шабаш и наводить смертельный ужас на наших солдат.

— Студент, не высовывай башку — дерьмо собачье, — выругался обер-фельдфебель. — Мамочка Кристина зальется слезами, когда узнает, что эти русские просверлили тебе череп для вентиляции мозга.

— Я знаю…

Траншея линии обороны шла в полный профиль прямо по самому берегу реки. Она проходила так, что можно было продвигаться сквозь подвалы домов. От церкви святого «Николая», где квартировал мой расчет, до церкви святого «Илии», где находился штаб командира полка, было не более пятисот метров. Преодолеть этот участок по берегу было практически невозможно. Он был пристрелян целыми отделениями стрелков. Сегодня на западной стороне было тихо. Иваны, прибитые морозами, сидели в своих блиндажах и окопах, и пели песни под русскую гармошку. Иногда ветер доносил вместе с лаем собак эти звуки, а они почему-то навивали на нас жуткую тоску и чувство безысходности.

Вдруг на Севере города в полукилометре за церковью святого «Ильи», заработал станковый пулемет. За ним последовала минометная канонада. Все пространство окраины города очередной раз закипело огнем.

— Черт! Иваны! Они опять лезут на пулеметы! Сдается мне, что русские таким образом греются, — сказал Краузе и засмеялся.

Вечером от новых боевых товарищей из разведки я узнал, что большевики вновь производили разведку боем. Это подтверждало предположение, что в ближайшее время можно было ожидать полноценного наступления.

— Пришли, — сказал Краузе, отряхивая свою шинель от кирпичной пыли.

— Стоять, — послышался голос часового. — Куда прешь — пароль?

— Вена, — ответил Краузе, — у меня приказ полковника Зицингера. Этот парень, теперь будет служить в вашем эскадроне, — сказал обер — фельдфебель, показывая приказ.

— Проходите, — ответил постовой, и указал на дверь, которая для сохранения тепла была оббита старым ватным одеялом.

Краузе спустился в подвал. В какой-то миг в нос ударил запах жареного мяса и затхлой от влаги амуниции. Мы на ощупь, спустились в подвал.

— Подожди здесь! Я доложу Крамеру о твоем прибытии, — сказал обер-фельдфебель.

В моем животе грянули литавры, и я почувствовал, как невыносимо до исступления хочу есть.

В «хозяйстве» обер-лейтенанта Крамера было тепло. Дивизионная разведка шикарно обосновалась в этом помещении. В глубине церковного подвала горела печь, труба которой выходила в подвальное окно. На проволоке сушились белые маскхалаты. В них разведчики ходили в рейды по большевистским тылам. Легендарный в восемьдесят третьей дивизии обер-лейтенант Крамер, сидел, возле печи, вытянув босые ноги, и блаженно курил сигару. Он грел пятки, и, прикрыв глаза, о чем-то думал или дремал. На спинке командирского «трона» висел большевистский полушубок из добротной овчины.

— Разрешите доложить, герр обер — лейтенант, — сказал Краузе.

— Ну что у вас обер-фельдфебель?

— У меня приказ полковника Зиценгера. Дальномерщик первого класса обер-ефрейтор Кристиан Петерсен переведен в ваше распоряжение, — сказал Краузе, выпячивая грудь.

— Ну и где этот бравый вояка, — спросил офицер.