Возлюби ближнего! - [8]

Вот я и думаю — надо в твоем деле тоже применить соответствующую пружинку… Предупреждаю, чтобы никому ни словечка! Полная секретность! И не забудь завтра же подать заявление в дачный трест с просьбой предоставить тебе вакантную должность.

— Меня предупредили, что раньше чем через два месяца должность не освободится, — робко возразил Карзинов.

— Это роли не имеет и значения не играет, — назидательно ответил старик. — Подавай заявление сейчас. А я проведу разведку. Мы твоего будущего начальника как на рентгене просветим, узнаем про его главную, ведущую слабость и на эту пружину нажмем как следует.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Разведку долго вести не пришлось. Уже к концу недели старик Морщицын радостно доложил:

— Дело пошло! Считай, с будущей осени можно будет начать заготовку олифы и шифера для дачи…

Морщицын извлек из бокового кармана записную книжку, обернутую в пластикатовый чехол, и, раскрыв ее, прочел:

— «Чарусьев Александр Александрович, директор дачного треста, пятьдесят три года… На этой работе седьмой месяц… До прошлого года подвергался пагубному влиянию алкоголя, за что имел три взыскания. С нынешнего года непьющий. В молодости играл на бильярде… Женился рано, имеет семью в составе трех детей, жены, тещи, племянника и свояченицы. К женщинам относится умеренно, на службе окружает себя подхалимами, выдвигает их на ответственные места, хотя в выступлениях на собраниях требует это зло выжигать каленым железом».

— Ну, тут еще малосущественные сведения есть, — добавил старик, разбирая с помощью двух пар очков сделанные наспех записи. — «Пирожные покупает в «Севере», не ест докторской колбасы и рыбы толстолобик… в кино ходит редко… в Филармонии ни разу замечен не был…»

Морщицын захлопнул книжку, спрятал ее в карман, застегнул карман булавкой и уселся составлять черновик анонимного письма. Время от времени он обращался к зятю с просьбой подыскать — «понимаешь, гиперболу» — наиболее хлесткое и оскорбительное слово.

Когда черновик был готов, Морщицын извлек из чемодана старую разбитую портативку и, то и дело прищелкивая языком от удовольствия, быстро отстукал письмо, после чего прочел его целиком Карзинову.

— Но это же неправда, это же чистая клевета! — то и дело прерывал старика Карзинов.

В самой середине чтения он было ринулся к Морщицыну и хотел вырвать письмо из его рук, но тут же опомнился и стал просить смягчить кое-какие словечки.

— Да зачем же смягчать? — возмутился старик. — Чем крепче, тем лучше. Раз твой Чарусьев любит, чтобы ему льстили и подхалимничали, значит, и выглядеть в этом письме ты должен превеликим льстецом и мастером высшего подхалимажа! Такая у него пружина, вот мы на нее и нажимаем. И можешь не сомневаться, дело верное. Метод — безотказный. Кибернетика!

Видя, как в предвкушении долго ожидаемой удачи светлеет зятьево лицо, Морщицын, желая проверить свое сочинение на слух, приказал Карзинову прочесть его не торопясь и с выражением.

Хотя анонимка, изготовленная во второй половине двадцатого столетия, мало чем отличалась от своей предшественницы, посланной директору Русско-азиатского банка в тысяча девятьсот пятнадцатом году, она тем не менее выглядела абсолютно современной. Ну кому бы пришло в голову, что автор ее один и тот же человек, умудрившийся, дожив до полетов в космос, сохранить в полной неприкосновенности нутро пройдохи и негодяя эпохи керосинокалильных ламп и вагонов-дилижансов!

Положив письмо в конверт и для полной конспирации надписав адрес левой рукой, Морщицын заметил на лице зятя признаки беспокойства.

— Уж не струсил ли ты, грехом? Может, не посылать письмишко? По крайней мере никаких острых переживаний: будешь по-прежнему тянуть лямку и лязгать зубами от зависти. Сам же просил, чтобы я тебя на счастливую дорогу вывел, а теперь, когда вдали забрезжил свет односемейного коммунизма, — в кусты?

— Боюсь я чего-то, — вытирая со лба испарину, сознался Карзинов. — Как вы думаете, не смогут они потом доискаться, что это все с моего ведома, так сказать, при участии… Ведь я тогда не только нового места не получу, но и со старого загремлю!

— Как же они дознаются? — изумился Морщицын. — Насчет древних письменностей тут дело другое: любую первобытную открытку наука расшифровать может: и кто именно писал, и чем этот писака утром закусывал, и в каком доисторическом веке жил — всё скажут, но чтобы раскрыть, кто сочинял наше с тобой самокритическое послание, — до этого наука еще не дошла. Так что возьми себя в руки и будь на высоте поставленной задачи!

Успокоенный, Карзинов поцеловал тестя в щеку и, не теряя драгоценного времени, помчался к почтовому ящику.

В это время из библиотеки вернулась Агриппина Леонидовна и, войдя в комнату, не глядя на отца, выпалила:

— Уйду я… надоела мне такая жизнь…

— Куда же ты, интересно, уйдешь? Уж не приглашают ли тебя возглавить бригаду коммунистического труда? — ехидно спросил отец.

— Мест много, — словно отвечая себе самой, тихо сказала Агриппина. — Здоровьем меня бог не обидел… Тут один прораб из Норильска в кино со мной познакомился… Советует завербоваться, на бульдозере обещает научить работать или крановщицей… А в библиотеке, говорит, тамошней чуть не двести тысяч книг. Есть и про сыщиков и приключения. А хор клубный даже за границей выступать приглашают.