Возлюби ближнего! - [52]

— Деньгами.

— Может быть, портвейном лучше? Целая четвертная в оригинальном соломенном футляре. Я его за услуги намедни получил. Импортный.

— Деньгами и портвейном, — ответил Кореньев.

— Где же я тебя увижу? — спросил Гарри. Ему не терпелось как можно скорее провернуть эту операцию.

— Встречаемся на берегу ровно в пять, — деловито сообщил Кореньев. — Третья скамейка. Только попрошу авансик.

Гарри помрачнел, задергался, помотал головой.

— Да вообще-то сам знаешь, аванс — дело сложное…

Но испугавшись, что из рук уйдет верный доход, Гарри достал бумажник, долго рылся в нем и, вынув сложенную вчетверо пятирублевую бумажку, протянул ее Кореньеву. Спросил:

— Может быть, поближе где-нибудь встретимся?

— Отсюда до Тарабарки совсем недалеко, — сказал Кореньев.

— Только смотри не обманывай, — строго предупредил Гарри, видимо не на шутку обеспокоенный тем, что нарушил свое правило и дал задаток. — Такую сумму под одно честное слово.

— Да не трясись ты так! — пристыдил Кореньев. — Не пропадут твои деньги. Принесешь куртку — получишь дубленку.

— Очень уж меня последнее время обманывать стали часто, — пожаловался Гарри. — Женщина одна просила очередь на импортные колготки занять… По виду солидная такая, в пуховом берете, у охотничьего магазина каждый день породистыми щенками базарит… Уж, кажется, сознательная личность, а когда дело до компенсации дошло — сунула шесть гривен и еще милицией пригрозила. «Переживешь, говорит, я тебя, парень, знаю — ты свое возьмешь».

— И чужое тоже, — засмеявшись, добавил Кореньев.

Зажав в кулаке пятерку, он поплелся в ближайшую забегаловку.

А через какой-нибудь час у распивочного филиала Кореньев разменял последний рубль — все, что осталось от курлыкинского задатка, и залпом опустошил полный стакан какого-то пахнущего жженой тряпкой портвейна и запил его маленькой кружкой пива.

Отныне Кореньев пребывал в том состоянии, когда все считали, что он настолько пьян, что уже не способен отвечать за свое поведение. На самом же деле Кореньев хорошо помнил, зачем, с какой целью отправляется сейчас на берег районного водоема. Он не забывал, что в кармане дубленки, в одном из ее вместительных тайников, спрятана бутылка «московской», которую он должен распить не один, а с этим алчным бакенбардовладельцем, — и это будет последняя выпивка в этой жизни…

Много раз Кореньев принимал решение покончить счеты со своим несклепистым существованием, и только сегодня он осуществит наконец эту задумку. Обязательно осуществит.

Мысль о самоубийстве особенно часто и упорно преследовала его с тех пор, как на все свои письменные обращения к администрации самых, казалось бы, дальних строек он получал похожие друг на друга ответы — «обратитесь в отделение оргнабора по месту вашего постоянного местожительства».

Легко сказать — «постоянное местожительство». А если его нет? Если в паспорте одни только временные прописки?

И откуда взять постоянную прописку, когда в милиции требуют, чтобы ты прочно обосновался на каком-нибудь предприятии, а иначе грозят судом за нежелание заниматься общественно полезным трудом.

Значит, жить как все?

«Все ясно, — думал Кореньев. — Выбор небогатый. Или принудительное лечение, или принудительные работы. А если так, то не лучше ли выпить как следует, до полного удовлетворения — и в Тарабарку…»

И вот вчера он решил, что сделает это непременно. Во что бы то ни стало.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В свободное от сна и выпивки время Кореньев любил ходить на дымскую речку Тарабарку. Гуляя по берегу, он собирал причудливые камешки и, позабыв обо всем на свете, придумывал всякие увлекательные картинки: то он воображал себя известным заморским боксером в окружении отчаянных красавиц, походивших на Регину, то знаменитым миллионером в черной, вытянутой, как сигара, машине.

Но в последнее время, особенно после ареста Регины, в голову лезли совсем не веселые мысли.

«А что, если встать и прыгнуть в этот кружок у самого водоворота? — спрашивал себя Кореньев и тут же сам себе возражал: — Зачем же прыгать? Ничего ведь такого широкоформатного и не произошло. Наоборот — из милиции выпустили под расписку, а насчет этой старой бабы — никуда она больше не пойдет. Потуркается по магазинам и уедет ни с чем…»

«Тогда зачем же она приезжала? — допытывался закадровый голос. — Ведь дорога сюда в один конец сколько стоит! Не такая уж она безрассудная, чтобы крупными деньгами зазря разбрасываться!»

«Верно, ведь не такая, — соглашался Кореньев. — Помнится, когда мы еще вместе жили, она все мои карманы обшаривала, чтобы заначку изъять… Значит, был у нее какой-то смысл сюда приезжать… Не уедет она отсюда без результата! Цель у нее есть, намерение…

А какая же у нее цель? — терялся он в непривычных догадках. — Какое такое намерение?..»

И может быть, впервые за всю свою бездумную, безалаберную жизнь Кореньеву захотелось понять, что же, собственно говоря, с ним произошло. Стремление человека как-то разобраться в сложных вопросах собственного бытия — явление обычное, но Кореньев представлял ту исключительную часть человечества, для которой анализ собственного поведения отнюдь не являлся обязательной нормой, а решение о самоубийстве поэтому было внезапным, похожим на взрыв бомбы замедленного действия.